Министерство по особым делам - [72]

– Хотите знать наши секреты, господин Познань. Вот один из них: я могу забить вас телефонной книгой до смерти, а следов не останется. Вижу, вы прокусили язык, – сказал он, вглядываясь в лицо Кадиша. – А больше никаких следов нет. Понятно? Вам теперь ясно, почему телефонная книга так помогает в расследовании?

Офицер похлопал по книге и подождал: не поддакнет ли ему Кадиш.

– Мой сын у вас? – спросил Кадиш.

Офицер снова принялся дубасить Кадиша, да так свирепо, что Кадиш решил: он не остановится, пока не вгонит голову ему в грудь, как гвоздь.

Наконец он остановился – проверить, будет ли Кадиш умничать и дальше. Кадиш молчал, и офицер протянул ему свой носовой платок.

– Вытрите рот, – сказал он. – У вас на лице кровь.

Полицейские отпустили Кадиша. Слух и зрение ему не отказали, но как переварить все, что он видел и слышал, он не знал. Прошло несколько секунд, прежде чем он понял, отчего так болит плечо, и поднес платок ко рту.

– Всего три короткие минуты, – сказал офицер. – Чуть больше, чуть меньше. Сколько трех минут в одном дне? Примерно пятьсот? Подумайте об этом, Познань. И всегда помните об этом. Подумайте, что могло бы произойти, если бы я с вами не церемонился, если бы решил подпортить ваш замечательный фасад. – Он надел мундир и начал застегивать пуговицы. – Вашего сына здесь нет. Но могу обещать – с этой минуты я начинаю свое расследование. И буду рад провести с вашим сыном некоторое время с глазу на глаз. Хочу, чтобы вы поняли, господин Познань: вы и ваша жена никому не поможете. И только навредите сыну. А ни один родитель не станет вредить своему ребенку.

Кадишу хотелось только одного – забыться сном. Превозмогая боль, он, еле передвигая ноги, поднялся по лестнице – череп раскалывался, накатывала тошнота – и толкнул вечно открытую дверь их квартиры.

Прямо перед ним со стаканом в руке стояла Лилиан. Кадишу показалось, что они возобновляют давно начатый разговор. Она отхлебнула виски. Он вытер губы рукавом. Вот уж не думал, что увидит жену со стаканом виски в руке.

Кадишу хотелось рассказать жене, как его избили в полицейском участке, как офицер пригрозил разобраться с их сыном. Хотелось, хоть шея и не гнулась, положить голову Лилиан на плечо. Но тогда он не удержится, все ей расскажет – и Лилиан, пожалуй, не дотянет до утра. Не выживет. Даже трех раз по три минуты мыслей о том, что ждет их сына, ей не выдержать.

И он так и не открыл рот, а постарался поговорить с ней без слов, глядя в глаза.

– Меня уволили, – сказала Лилиан. Она снова отхлебнула виски. – Густаво попросил меня уйти.

У Кадиша подкосились ноги. Но он не сказал ни слова.

– Других новостей нет? – спросила Лилиан.

Получалось, что нет. Кадиш прошел мимо жены по коридору, рот его был полон крови.

Глава тридцать третья

Впервые после того вечера, когда Пато похитили, Кадиш подошел к полке и стал внимательно изучать его книги. Сначала он пытался вспомнить, какие три книги исчезли в шахте лифта вместе с сыном. Потом решил продолжить поиски по-новому. Он не искал чего-то запрещенного. Ему нужно было что-то, связывавшее Пато с кем-то из его друзей. Он нашел юмористический журнал, на обложке которого было написано имя сокурсника. Он отыскал фотографию их группы и вместе с журналом положил в сумку с инструментами. Поднимая сумку, он застонал – побои давали о себе знать – и отнес ее в комнату Пато. В состоянии ли он махать молотком? А перелезть через кладбищенскую стену? Кадишу удалось получить новый заказ.

До полуночи было далеко, ничего, к этому времени он оклемается. Кадиш как следует приложился к бокалу с аперитивом «лилле», который оставил возле кровати Пато. Если как следует выпить – а у него в запасе еще несколько часов – сил, надо думать, прибавится.

На стереосистеме он обнаружил телефонную книжку, потом тщательно обшарил всю комнату. В ящике с носками отыскался черный блокнотик с именами и телефонными номерами. Среди пластинок Пато обнаружился пустой конверт, пластинки в нем не было. Зато было что-то другое. Кадиш сунул руку внутрь и извлек пакетик с марихуаной, половину косяка и трубку. Косяк он положил в карман, остальное убрал обратно. Решил: раз это курево, почему бы не покурить, и если ему станет легче – уже хорошо. В коробке из-под обуви лежали фотографии Пато и его друзей. С тяжелым сердцем он добавил их в общую стопку. На стене около кровати была приклеена скотчем фотография Пато и Рафы, они раскачивались на перекладине футбольных ворот. Эту Кадиш решил не трогать.

Он выудил из кармана косяк, закурил. Все болело, но боль потихоньку отступала. Его беды никуда не делись, но мир, в котором они на него навалились, уже не казался таким жестоким и безжалостным. Он устал. А что, если он заснет и проснется только утром? Нет, этого он не допустит. Он постарался устроиться поудобнее на кровати Пато. Левая сторона тела болела не меньше правой. Как голову ни поверни, язык кровоточит. В конце концов он поставил ноги на пол, лег, прижав плечи к матрасу: в таком положении, если кровь и будет течь, он не захлебнется. Потом встал, поставил пластинку. И не один час слушал в наушниках музыку Пато, пытался вникнуть, что там к чему, понять хотя бы, о чем там речь.