– Мать узнает, – сказала она. – Мать узнает своего сына, почувствует, когда он рядом. Не знаю, что там у тебя, Кадиш, но клянусь жизнью, это кости не Пато. И раз это кости другого человека, да поможет тебе Бог. Уноси их и делай с ними все, что тебе нужно.
Кадиш кивнул. Кадиш все понял. И, не спуская с жены глаз, пятился и пятился, пока за ним не закрылась дверь. А потом поднял лежавший возле лифта мешок и пошел по лестнице с таким чувством, что вниз спускается не один покойник, а два. Свет он зажигать не стал: и так знал каждую ступеньку.
Да, для кладбища лучше времени не найти, к тому же рядом с могилой его матери – участок Одноглазого. Могильный камень был еще хорош, а его имя Кадиш в свое время уже сбил. Что ж, зубило годится не только для того, чтобы сбить имя. Им можно выбить на камне и другое имя. Что же касается костей, места рядом с Одноглазым хватит. Старик всегда был человеком компанейским, возражать не станет.
А в квартире Лилиан прижалась спиной к двери и медленно, протяжно завыла, впервые за долгое время она позволила себе заплакать. Оплакивала она и Кадиша, и кости, и то, что ей не под силу собрать ту несметную сумму, и то, что священник никогда ей не позвонит. А выплакавшись, утерла лицо рукавом и прошла к креслу у окна. Села, устроилась поудобнее. И стала смотреть на угол дома, из-за которого выйдет Пато. Непременно выйдет, думала Лилиан, так она думала каждый вечер.
