Мина - [5]

Когда сани встряхивало или заносило на раскате, Ерофеич оглядывался. Военфельдшер наказал ему везти раненого осторожно, предупредив, что иначе «он взорвется». Всяких раненых возил Ерофеич, случалось, что и умирали они в дороге, у него на глазах. Но такого еще не бывало. Может быть, поэтому он оглядывался больше из любопытства, чем со страху.

Несмотря на свои пятьдесят лет, Ерофеич был подвижным, жилистым мужиком. Только походка выдавала возраст — ходил он тяжело, на каждом шагу чуть приседал на кривых ногах.

Вострецов лежал тихо, только изредка открывал глаза. В лохматом месиве облаков появились первые, еще очень маленькие, голубые разводья. Они исчезали, затягивались темными космами туч и вновь возникали, свежие и чистые. Вострецов следил за ними. Ему хотелось, чтобы разводья заполнили все небо, чтобы стало оно голубым и приветливым, чтобы ласково грело солнце. Он бы задремал тогда, наверно…

Уже с полчаса вышагивал Ерофеич рядом с лошадью по пустынному полю. В полушубке идти было жарко, голова под шапкой стала мокрая. Хотелось сесть в сани, вытянуть натруженные ноги, не торопясь, со смаком покурить. Но военфельдшер наказывал: иди лучше впереди — дескать, безопасней будет. Ну, а раз безопасней, то с собственными ногами считаться не приходится. Надо вот только переобуться, а то портянка сбилась.

Ерофеич остановил лошадь. Сразу же исчезли те немногие звуки, которые до этого отгоняли тишину, нависшую над белым полем. И стук лошадиных копыт, и поскрипывание саней, и шуршанье полозьев. В первый момент ездовой даже прислушался к тишине, по-собачьи склонив голову. А потом обошел лошадь и, опасливо оглянувшись на Вострецова, присел на сани. Еще раз оглянувшись для верности, начал стягивать валенок. Он долго кряхтел и тужился, прежде чем ему это удалось. Когда валенок, наконец, слез, вокруг крепко запахло солдатским потом.

Разгладив на коленях портянку, Ерофеич ловко навернул ее, ощущая разгоряченной ступней приятный холодок. И в этот момент услышал голос Вострецова:

— Слушай, солдат, помоги-ка…

Ерофеич не успел повернуться на голос, как увидел рядом с собой ногу в сером валенке с подвернутым верхом, неуверенно, мелкими толчками сползавшую с саней. Вот нога нащупала дорогу, перестала вздрагивать, встала твердо.

Ездовой проворно вскочил, привычно притопывая после переобувки, и обернулся. Вострецов, опираясь на здоровую руку и заваливаясь набок, силился сесть.

— Куда… Куда тя… — пятясь, забормотал Ерофеич. — Лежи, паря, скоро приедем. Портянка, понимаешь… Сейчас понужнем…

Ему представилось, что Вострецов сейчас встанет и, прижав скорченную руку к животу, пойдет по дороге. Что он не может ждать и побредет сам, шатаясь и останавливаясь. И никакая сила не усадит его в сани.

Вострецов стащил, наконец, вторую ногу с саней и сел. Не глядя на Ерофеича, стал шарить левой рукой на поясе. И снова попросил:

— Помоги-ка, слышь…

Ерофеич засуетился, хлопнул себя по бедрам, поскреб в затылке и вообще ухитрился быстро сделать много ненужных движений. Лишь после этого он, нагнувшись вперед, начал уговаривать:

— Ты бы потерпел, браток, а? Недалеко уже, скоро доедем… А в крайности и так можно… Понимаешь?

Вострецов поднял на него мутные от боли глаза. Под этим тяжелым взглядом Ерофеич забубнил:

— Ты ведь раненый… Какой с тебя спрос…

Решившись в конце концов сказать то, что не сразу срывалось с языка, он выпалил:

— Взорваться можешь, ядрена копалка! Мина в тебе!

Вострецов по-прежнему ничего не отвечал ему. Он начал нагибаться вперед, норовя встать на ноги. Тогда Ерофеич крутанул перед носом кулаком, нахлобучил шапку и шагнул к раненому. Встав рядом с санями, он нагнулся, подставляя морщинистую шею и упершись руками в колени.

— Держись!

5

Старший врач полка Тихон Иванович Скрипка был озадачен. Несколько минут назад ему позвонил Миша Реутов и доложил, какого раненого везут сейчас в санроту. Тихон Иванович сначала даже не поверил, а поверив, понял, что нужно что-то предпринимать.

Упитанный, налитой, он шариком выкатился из землянки, в которой был установлен телефон, и начал действовать. Санитар Яковенко, который вовсе и не был санитаром, а исполнял обязанности ординарца, с ног сбился, выполняя его указания. Вскоре вся санитарная рота зашевелилась, как муравейник, в который сунули палку.

Но Тихон Иванович во всей этой суете действовал, как всегда, с умом и с оглядкой.

Никому ничего толком не объяснив, он вновь скрылся в землянке. Посидев там в одиночестве и все обдумав, крикнул Яковенко. Когда тот явился, Тихон Иванович глянул куда-то в сторону, скомандовал:

— Вызови фельдшера Брагина и эту… как ее…

— Марию? — подсказал Яковенко.

Тихон Иванович глянул на него и, вновь отведя глаза, утвердительно кивнул:

— Ну да. И еще шофера вызови с медсанбатовской машины. Действуй.

Яковенко отправился выполнять приказание, в который уж раз дивясь про себя умению своего начальника выкручиваться, ничего не забывать и ничего не прощать. Дело предстоит неприятное, опасное — значит, поручит его фельдшеру Брагину. Меньше зáгрить надо с начальством. Ну и, само собой, Марии тоже: не будь спесивой. И машина пойдет медсанбатовская — свой транспорт целее в случае чего…