1
Землянку, которую занимало отделение сержанта Бердюгина, только взводный командир младший лейтенант Сибиряков гордо именовал блиндажом. На самом же деле это было довольно невзрачное сооружение, попросту говоря, яма, накрытая сверху двумя рядами засыпанных землей худосочных бревешек. Узенький кривой лаз вел из землянки в траншею. А дальше — колючка на покосившихся кольях, притаившиеся мины, сумрачное непаханое поле, не принадлежащее пока никому. Война была здесь полной хозяйкой. Все вокруг работало на нее: и люди, и машины, которые принято называть оружием. И дневной свет, позволяющий вести прицельный огонь. И ночная темень, спасающая от него. Казалось, сам воздух, припахивающий гарью и еще чем-то неуловимым и противным, тоже служит войне.
Вот уже несколько месяцев фронт здесь стоял. И, как всегда бывает в обороне, в траншеях быстро сложился свой, окопный быт. Застеклили окна в землянках пустыми немецкими бутылками. Понаделали из снарядных гильз светильники «катюши». Из железных бочек соорудили печки. На столиках, застланных плащ-палатками, писали письма — домой и кому придется. По расписанию ходили в караул, изредка брились. До дыр зачитывали газеты с победными сводками о боях на юге и со статьями Эренбурга, поругивали поваров. Словом, жили.
В отделении сержанта Бердюгина чаще других на кухню отряжали Ивана Вострецова. Сам он не настаивал на этом. Как-никак до кухни с термосом тащиться километра два. В траншее-то оно спокойней. Да на беду познакомился Иван в запасном полку с будущим батальонным поваром Лаптевым. Тот и в запасном хотел в повара пробиться, но не взяли его по какой-то причине. И все свои обиды он изливал соседу по нарам, Ивану Вострецову. Иван, мужик молчаливый и скромный, сочувственно хмыкал, слушая рассказы о поварском искусстве бывшего заведующего столовой. Поперешных слов не вставлял, хотя, правда, и не возмущался несправедливостью.
Когда в одной маршевой команде пришли они в батальон, Лаптев сумел-таки попасть в повара. А Ивана Вострецова отправили в роту, рядовым стрелком, каковым он и был раньше, до ранения, госпиталя и запасного полка.
Первая встреча бывших соседей по нарам произошла у батальонной кухни и была довольно сердечной. Иван молчаливо улыбался, а Лаптев на глазах у всех шлепнул ему в котелок здоровенный кус мяса. Когда молва об этом дошла до сержанта Бердюгина, он усмехнулся и заявил:
— Теперь живем. Блат заимели.
Из-за этого самого «блата» и таскался Вострецов с термосами чаще других. И хотя отделение от этого никакой корысти не имело — Лаптев за должность держался и был справедлив, — зато приносило моральное удовлетворение. Дескать, нам наверняка с походом отвалили.
В этот день Вострецову вовсе не хотелось идти на кухню. Стоявший на посту Бердюгин заскочил в землянку, растолкал Ивана и быстро убежал обратно, к пулемету. Дверь за ним жалобно скрипнула, и, вторя ей, печально прошуршала плащ-палатка, повешенная для тепла у входа.
Иван полежал несколько минут, скорчившись под шинелью, потом слез с нар и, нащупав на остывшей печке валенки, стал обуваться.
До чего же ему не хотелось идти! Бывает так на фронте — очень уж не хочется что-нибудь делать… Очень… Так же, ощупью, Иван нашел на столе котелок с холодным чаем, попил. Во рту остался приятный горьковато-вяжущий вкус. Безошибочно скрутив в темноте цигарку и прихватив приготовленные с вечера термос и автомат, Вострецов протиснулся наружу.
Ночь еще не отступила, но рассвет уже был близок. На востоке четко обозначалась черная рваная линия леса. Над ней угадывалась светлеющая полоска неба. Сырой ветер дул напористо и ровно, донося откуда-то издалека чуть слышный и поэтому совсем не страшный перестук пулемета.
Привычно сгорбившись, Иван прикурил и, пряча самокрутку в кулаке, неторопливо зашагал по траншее. Он шел и думал о том, что днем, наверно, будет вовсе тепло, весной подуло. Что после завтрака ему идти на пост и что в валенках он, наверно, промочит ноги. Что нужно будет обязательно стянуть в хозвзводе кусок фанеры, который он заприметил еще вчера. Сделать это надо на переднем пути, еще затемно. А на обратном пути забрать припрятанную фанеру и, когда станет на пост, положить ее под ноги. Тогда и валенки не промокнут.
За первым поворотом траншеи находилась пулеметная площадка. У хода сообщения маячила фигура. Подойдя, Иван узнал Бердюгина. Сержант стоял, сунув руки в рукава шинели и прислонившись к стенке окопа.
— Никак уже отправился? — хрипловато произнес он, когда Иван остановился.
— Ага, — кивнул Вострецов.
Помолчали.
Бердюгин присел на корточки, закурил. Иван скинул термос, сел на него. Кругом было тихо. Ветер холодил руки и норовил поярче раздуть огоньки цигарок.
— Ну, как ночевал? — давя зевок, спросил Иван.
— Да нормально, — Бердюгин сплюнул. — Пошумели маленько. Всполошился чего-то фриц, ну и мы постреляли.
— Чего он вдруг? — поинтересовался Вострецов.
— А кто его знает… Ракеты засветил, мины покидал.
— Разведка, небось, ходила наша? Обнаружил, обстрелял, отошли. Известное дело — «три о».
— Да нет, не должно. Шуму больше было бы.
Опять помолчали.