Милый недруг - [11]

И рада же я была! Он — первый луч света или, вернее, внешнего мира с тех пор, как я здесь, в заключении. И он привез такую массу тем для беседы! Он знает всю подноготную происшествий, о которых читаешь в газете; насколько я понимаю, он — центр, вокруг которого вращается Вашингтон. Я всегда знала, что он далеко пойдет, есть в нем какое-то обаяние, ничего не скажешь.

Ты не можешь себе представить, как я ожила — я точно вернулась в свой мир после какого-то изгнания. Должна сознаться, что я тоскую по ком-нибудь, кто болтал бы такие же глупости, как я. Бетси каждую субботу уезжает домой, а доктор, хотя и разговорчив, страшно логичен. Гордон же — из той жизни, к которой я принадлежу: клубов, моторов, танцев, спорта и вежливости. Это ничтожная, глупая, нелепая жизнь, если хочешь, но она — моя, и я скучала по ней. Служение обществу великолепно, увлекательно, интересно, но как же оно скучно на практике! Боюсь, что я не рождена, чтобы выпрямлять пути[5].

Я пыталась показать Гордону наш приют и заинтересовать его младенцами, но он не захотел и взглянуть на них. Он уверен, что я поступила сюда, чтобы досадить ему, — и прав. Ваше сладкое пение не сманило бы меня с пути легкомыслия, если бы Гордон не расхохотался при мысли о том, что я смогу управлять приютом. Я приехала сюда, чтобы доказать ему, и вот теперь, когда я могу что-то представить, он, негодяй, не хочет смотреть.

Я пригласила его к обеду, предупредив о телятине, но он сказал: «Нет, спасибо» — и прибавил, что мне нужна перемена. Мы отправились в Брэнтвуд, в ресторан, и поели омаров. Положительно, я забыла, что их едят.

Сегодня в семь часов утра я проснулась от бешеного звонка. Звонил Гордон с вокзала, перед отходом вашингтонского поезда. Он сокрушался и извинялся, что не хотел взглянуть на моих детей. Вообще-то он любит сирот, сказал он, он только не любит, когда они мешают мне. Чтобы доказать свои добрые намерения, он пришлет им мешок орехов.

Я так ожила после этого маленького развлечения, точно у меня были настоящие каникулы. Да, часок-другой веселой болтовни лучше подкрепляет меня, чем целый литр железа и горсть стрихниновых пилюль.

За Вами два письма, chere madame[6]. Уплатите tout de suite[7], а то я не буду Вам писать.

Ваша, как всегда,

С. Мак-Брайд.

Вторник,

5 часов дня.

Милый недруг!

Мне передали, что сегодня после обеда, когда меня не было, Вы навестили нас и устроили скандал. Вы говорите, что дети, находящиеся на попечении мисс Снейс, не получают в должном количестве рыбий жир.

Я очень жалею, если Ваши медицинские приказания не были исполнены, но Вы должны знать, что очень трудно ввести это отвратительное, вонючее вещество внутрь извивающегося дитяти, а бедная мисс Снейс и без того по горло завалена работой. Под ее опекой — на десять душ больше, чем причитается женщине, и пока мы не найдем ей помощницу, у нее будет очень мало времени для Ваших новых затей.

К тому же, мой милый недруг, она очень чувствительна к грубости. Когда Вы почувствуете прилив воинственности, излейте ее лучше на меня. Я не против, даже наоборот. А эта бедная дева удалилась к себе в истерике, бросив девять младенцев и предоставив укладывать их кому заблагорассудится.

Если у Вас есть какие-нибудь порошки для успокоения нервов, пришлите их, пожалуйста, через Сэди Кэт.

С почтением

С. Мак-Брайд.

Пятница, утро.

Многоуважаемый доктор Мак-Рэй!

Я ничуть не накинулась на Вас, я просто прошу, чтобы Вы приходили с жалобами ко мне, а не будоражили моих сотрудников так бурно, как вчера.

Я стараюсь, как могу, чтобы Ваши приказания — медицинские, конечно, — исполнялись с предельной точностью. В настоящем случае, по-видимому, кто-то допустил небрежность. Не знаю, куда делись четырнадцать склянок рыбьего жира, из-за которых Вы подняли шум, но я это расследую.

По разным причинам я не могу уволить мисс Снейс так, как Вы требуете. Может быть, она и не совсем подходит, но добра с детьми и при известном надзоре какое-то время продержится.

Искренне Ваша

С. Мак-Брайд.

Четверг.

Милый недруг!

Soyez tranquille[8]. Я отдала приказ, и теперь дети будут получать весь рыбий жир, который им положен. Упрямый своего добьется, как говорят шотландцы.

С. Мак-Б.

22-е марта

Дорогая Джуди!

За последние два-три дня приютская жизнь несколько оживилась — разгорелась Великая Рыбьежирная война. Первая стычка произошла во вторник, и я, к несчастью, не видела ее, так как отправилась с четырьмя ребятами в деревню, за покупками. Вернувшись, я нашла приют в истерике. Оказалось, что наш взрывчатый доктор нанес нам визит.

У доктора две страсти в жизни: одна — рыбий жир, другая — шпинат. Обе непопулярны в нашей детской. Некоторое время тому назад — еще до моего приезда — он прописал рыбий жир всем анемичным (или анемическим?) детям и дал мисс Снейс соответствующие инструкции. Вчера он, с шотландской подозрительностью, стал вынюхивать, почему бедные крысенята не жиреют так быстро, как должны бы, и откопал скандальнейшее дело: за целых три недели они не получили ни единой капли жира! Тут он взорвался, и все пошло ходуном.

Бетси говорит, что ей пришлось отправить Сэди Кэт с каким-то поручением в прачечную, ибо его лексикон не подходил для сиротских ушек. К моему приходу его уже не было, мисс Снейс рыдала в своей комнате, а местонахождение четырнадцати склянок жира так и осталось неизвестным. Он обвинил ее во всеуслышание в том, что она выпила их сама. Представь себе невинную, безобидную, бесподбородочную мисс Снейс, которая ворует у сироток рыбий жир и втихомолку упивается им!