Милый, дорогой, любимый, единственный… - [6]

Вадим устал слушать серьезно обычную девичью дурь и решил прикрыть тему, но ударил еще по одному больному месту.

— В твоем возрасте… В общем, Ксения, встретимся лет через десять, поговорим…

Он щекой почувствовал, по скрипу кожи на сиденье, как она подобралась, сумела выдержать паузу и ужалить.

— Что ж ты час назад не думал о моем возрасте?! Познакомь с подругой, давай останемся, я холостой!

— Нахалка ты все-таки! — пробормотал Вадим.

Впереди светился пост ГАИ. Роковой «Москвич» серого цвета тормозил у патрульного мотоцикла. Вадим сбавил скорость до пешей, медленно миновал гиблое место. А она говорила неловко, заискивала, говорила, только чтобы говорить, чтоб только отвлечь его от этой чертовой машины.

— Глупость сказала, Вадик! — гладила его по плечу. — Глупость все! Расскажи мне что-нибудь, я лучше слушать буду. Слова не скажу.

Ты не кадрился ко мне, это я назло тебе, клянусь! Вадик, миленький, не обижайся, да?

Кончилась пленка.

— Я сама, сама! — суетилась она. — Вот так.

Зазвучала новая тема, новый оркестр.

— «Смоки»? — спросила она, ловила его взгляд, прочесть свой приговор.

— Ксения, — сказал Вадим серьезно, — ты видишь, серый «Москвич» тормозят. Это уже четвертый.

Она, казалось, дышать перестала.

— Ты понимаешь, в чем дело?

В этом случае женщины предпочитают заплакать. Ксения заплакала устало, безразлично.

— Может, он в милицию заявил, твой разлюбезный?

Она быстро повернулась к нему, вроде эта мысль никогда и не приходила ей в голову, смахнула слезы ладошкой.

— Как ты сказал?

— Муж твой в милицию заявил. Третий «Москвич» стопорят, точно такие, как у Севки…

— Я не виновата. Я звонила, я предупреждала. Ты видел, как я звонила, правильно?

Он остановился у одинокого телефона-автомата. На удивление, в нем даже горел свет.

— Ты меня высаживаешь? — глухо спросила она.

— Приятного мало. Похищение жены с ребенком.

— А ты при чем?

— Кто там будет разбираться? Потом откуда я знаю, может, ты из коварности, может, ребенок не твой вовсе, может, ты бриллианты украла… Иди, звони, а то Севка в историю попадет со своим «Москвичом»…

Когда она набирала номер, Вадим внимательно следил за каждым ее движением. И настроение становилось все хуже. Ксения вернулась.

— Что ты сказала?

— Чтоб меня не искали.

— Так, — он тяжело посмотрел на нее, — как же ты без двух копеек звонила, а?

— Я в милицию звонила.

Вадим почувствовал себя усталым и дураком.

— Прости, — буркнул он.

— Что мне делать? — спросила она.

— Домой надо вернуться, — сказал он. — Парень из-за тебя с ума сходит, а ты тут философствуешь. Я его понимать начинаю…

— Ты просто струсил.

— Струсил! — разозлился он. — Зачем тебе в аэропорт? Говорить не хочется? А мне и так понятно стало — ты к любовнику едешь!

— К любимому, — тихо поправила она.

Во-первых, он слабо верил в свое предположение, не хотел верить. Во-вторых, не ожидал подобной откровенности от нее.

— Нахалка, — опять сказал он, — вот это мне больше всего… По-человечески, а не то, что я от тебя сомлел!

Вадим коротко просигналил проезжающему таксисту, тот остановился метрах в пяти и стал подавать машину назад к ним. Вадим вытащил из кармана и подал ей пятерку.

— Я отдам, — сказала она.

— Сочтемся.

Ксения соскользнула с сиденья. Долго возилась, вытаскивала ребенка дз люльки, он захныкал со сна.

— Идиотка, — сказал Вадим, — ты представляешь, как твой возлюбленный шарахнется от тебя с этим довеском.

Она помолчала, нетерпеливо засигналил таксист.

— Это его ребенок.

— Ничего не хочу знать! — замахал руками Вадим. — Иди с богом!

— Вадим, — сказала она на прощанье, — у меня сегодня… у меня давно, давно не было человека ближе тебя. Спасибо.

Край пеленки трепыхался. Она, естественно, не обращала внимания. Вадим привык к ней. Если уж люди к своим болячкам привыкают… Она уходила. Из неприкрытой двери потянуло сыростью и холодом. Вадим почувствовал озноб и еще — обреченность. Сбрасывая неприятное ощущение, нажал на гудок, отмахнул таксисту — «свободен»!

Она вернулась.

— Только не реви! — раздраженно сказал Вадим. — Что тут реветь?!

За двадцать километров от них на Волоколамку вырулил «Москвич-214» серого цвета. Вера сидела за рулем. Севка, по макушку влюбленный в себя, грел бутылку на коленях и много говорил.

— Не думаю, чтоб Вадим ждал. Могли еще посидеть.

— Чтоб ты накушался окончательно?

— Ты заметила? — крутанулся Севка. — Эта крашеная на меня глаз положила! Хе-хе! Волчица!

— Сиди, — сказала Вера, осторожно и серьезно переключая скорость. — Что за девица с Вадимом?

— А-а! Видела, как она на меня посмотрела… Ух, борзая!

— Странная. Хотя мне и Галка его не нравится.

— Фрейдизм! — сказал Севка. — У него жена была точно такая. Кенгуру!

Сирена прорвалась сквозь закрытые окна, свет мигалки высинил их лица. Севка отрезвел сразу, перехватил у жены руль, вывернул к тротуару — милиция подрезала путь. Вера растерялась, замолк мотор. Двери открылись с двух сторон.

— Выходите! — сказал милицейский офицер Вере.

— В чем дело? — воевал Севка. — Машину ведет моя жена!

Через полторы минуты две машины с явным превышением скорости мчались серединой улицы. Впереди — патрульная, сзади Севка с Верой, только теперь за рулем их машины сидел милиционер.