Милость Господа Бога - [22]

— И вообще, я благодарен ему за все, что он для меня сделал. Поэтому я хотел бы переименовать наш остров в остров доктора Уолтера Бюндера.

Коун идею не одобрил. Он предложил назвать его Островом Спасенных.

— Потому что наша главная цель — непременно выжить. Это одновременно протест против судьбы, уготованной нам Богом, и способ уподобиться ему.

— А зачем?

— Отец учил меня, что, борясь за выживание, мы делим с Богом Его труды по достижению Его Божественной цели.

— Я вижу единственный смысл жизни в том, чтобы получить как можно больше удовольствий, — сказал Буз, рассеянно теребя свой пенис.

Коун убрал его руку с органа.

— Оставь его в покое, пока не настанет подходящее время, чтобы воспользоваться им.

Буз ощетинился.

— Вместо того чтобы крутить мне руку, ты бы лучше рассказал мне о сексе.

Коун извинился за то, что сделал ему больно.

— Секс имеет прямое отношение к выживанию, не говоря уже об одном из величайших наслаждений, данных нам при Сотворении. Для того, чтобы секс был возможен, нужен представитель противоположного пола. Представители одного пола не могут вступать в сексуальные отношения. Это, разумеется, ограничивает возможности секса.

3. Школьное дерево

Бог молчал. Коун пытался выудить из него хоть какую-нибудь поддержку. Это представляло опасность: напоминая о себе, получишь либо поддержку, либо смертельный удар, запоздавший по Божественной забывчивости.

— Зачем Ему убивать меня? — рассуждал Коун. — Я единственный человек, оставшийся в живых. Какой Ему вред от меня? Почему бы мне не напомнить о себе и почему бы Ему не помочь мне, если Он принимает знаки уважения, которые я оказываю.

Есть и другой вариант: я перестаю думать о Нем и молиться, а Он забывает о моем существовании и оставляет меня в покое. (А еще можно спросить: «Почему Бог допускает существование зла?» Возможный ответ: «А как иначе?» И мне больше сказать нечего.)

Коун попытался молиться, в надежде установить контакт, но никаких вибраций не последовало. В отчаянии он с силой швырнул в небо кокосовый орех. Орех исчез в синеве и не вернулся на землю. Что там произошло? Орех наткнулся на какое-нибудь небесное тело? Или сам стал небесным телом?

Где-то в недрах космоса тяжело громыхнуло, и яркая вспышка пламени вытянулась, как падающий метеор; но на метеор это не было похоже, и огненный хвост выписал на небе два «К». «Келвин Коун»? Или, может быть, «Коун — кастрат»?

Коун испуганно шмыгнул в свою пещеру и до самой ночи не осмеливался выходить, хотя не слышно было больше ни угрожающих электрических разрядов, ни тревожных раскатов грома, ни шипения пламени, ни рокота ливня — предвестника нового Потопа. Коун в ужасе представлял себе, как его злополучный орех просвистел мимо Божественного уха в тот самый момент, когда Он ледяными буквами выписывал ему, Коуну, послание: «Не устраивай бурю в стакане воды. Я не нуждаюсь в том, чтобы ты напоминал Мне о себе. Придет время — Я сам тебе напомню!»

Коун вспомнил: «Бог — это Тора. Он — из слов».

Коун дал Бузу задание: внимательно изучать окружающую местность и выяснить окончательно, нет ли вблизи каких-либо живых существ.

Сколько они ни бродили по лесу, сколько ни присматривались, нигде не видно было признаков живого: ни муравья, ни клопа, ни паука — ничего, что шевельнулось и зашуршало бы под камнем или в мураве.

Господь позаботился, чтобы никакого насекомого не осталось на острове. Буз по старой привычке шарил у себя под мышками, но не нашел ни одной блохи.

Слоняясь таким образом, они забрели в сырую глубокую пещеру, надеясь, что хоть там могла заваляться какая-нибудь паршивая водяная блошка, и карабкались по камням из одного тесного коридора в другой, взбираясь на узкие галереи, спотыкаясь и ушибаясь головами о торчащие со всех сторон сталактиты и сталагмиты. Освещая дорогу огарком свечи, они наконец выбрались на противоположную сторону холма и оказались на роскошном, сияющем белизной песчаном пляже.

При виде такой красоты Буз запрыгал от радости, а Коун опустился на колени, не в силах оторвать глаз от пурпурно-сиреневых волн, рассыпающихся на прибрежных камнях хрустальными брызгами.

Они с наслаждением поплавали и поиграли в море, а затем опять поднялись по скату холма и вошли в длинный зал пещеры, весь уставленный белыми колоннами. Из углов зала им отвечало эхо и казалось, что где-то в глубине кто-то тихо поет. Но это только казалось: нигде не встретилось ничего живого, ни даже самой махонькой рыбки в прозрачном озерце.

— Честное слово, их не меньше сотни! — задыхаясь от волнения говорил Буз.

Коун в это время очищал от грязи окаменевший позвонок древней лошади, найденный за рисовым полем.

— Ты хотел сказать — дюжина?

— Их там целая туча! — воскликнул Буз и гордо стукнул себя кулаком по груди.

— Ну, скажи — десяток.

Но Буз только раздраженно запрыгал на всех четырех.

Коун, перестав наконец сомневаться, снял кожаный передник, отбросил его в сторону и направился к опушке леса, отделенной от их холма широкой полосой травянистого луга.

В глубине леса был огромный древний баобаб, чем-то похожий на жилой дом из исчезнувшего мира. На одной из его толстенных веток, прижавшись друг к другу, сидели пятеро шимпанзе. Видимо, они подыскивали на баобабе место для жилья, а когда заметили Коуна, опасливо сбились в кучу.