Милосердная дорога - [7]

Шрифт
Интервал

— «Погоди! — закричал, рассердившись, Поток. —
Ты, я вижу, учен, да в делах не знаток!
Слышишь, бают, на славу России
Поначалу надежды плохие.

14

А по части избытка отваги и сил
Ты соврал: больно всюду недужно!
Насчет выхода в море и пуще смудрил:
Никакого нам моря не нужно!
Нам не по морю плыть, кораблей не водить;
По земле бы сперва научиться ходить!
И земли-то, кажись, нам довольно…
Вот живется не слишком привольно».

15

«Агитатор! — вскричал, побледнев, публицист. —
Пропишу, затравлю, загоняю!»
Но Поток говорит: «Что ж, я совестью чист,
Говорю всё, что вижу и знаю».
Но к нему публицист: «Ты, брат, больно речист,
Посмотрите, ребята, прямой анархист!»
А Поток отвечает: «Не знаю,
Но, конечно, войны не желаю!»

16

Тут все подняли крик, угрожают, шумят,
Наступают густыми рядами;
Слышны крики: «Отечество», «Церковь», «Солдат»
И что кто-то «подкуплен жидами».
Полицейских зовут, намекают на суд,
Кулаками и палками в гневе трясут
И Потока с язвительным тоном
Называют «японским шпионом».

17

Стало тошно Потоку от этих речей,
В голове у него помутилось,
Засверкали огни молодецких очей,
И тревожное сердце забилось…
Мой читатель, я вижу, давно уже ждет,
Что Поток, словно сноп, упадет и заснет, —
Но Поток, рассердись, заявляет,
Что он более спать не желает.

18

Почему не желает он более спать
И каким таким делом займется,
Мы и сами того не сумеем сказать, —
Может быть, в другой раз доведется.
В этом месте, однако, точь-в-точь как Толстой,
Слышу также я оклик внушительный: «Стой!
Стой! он публику только морочит,
Отвертеться, наверное, хочет!

19

Почему он, во-первых, в стихах рассказал
О невеже таком, о Потоке?
И зачем вообще так игриво писал
О событьях на Дальнем Востоке?
Что хотел он сказать? Что он мог доказать?
Как идеи его меж собою связать?
И к чему он приплел публициста?
Повторяем: здесь дело не чисто!»

20

Разумеется, автор ответить бы мог,
Но молчать себя вправе считает:
Вольнодумное слово-де молвил Поток,
Так Поток за него отвечает!..
Впрочем, я пошутил: соглашаюсь вперед,
Что подобный ответ — не ответ, а обход,
И утешу: не так еще поздно, —
Будет время — отвечу серьезно!
Конец 1904

Зрителю

(Посвящается «Зрителю»)

Я люблю взглянуть на сцену,
Мне забавны лицедеи.
Уплатив за место цену,
Мирно сел я в галерее.
Созерцаю скромным взором
Театральную обитель,
И твердят лакеи хором:
«Вы здесь зритель, только зритель!»
Час проходит. Очевидно,
Что актеры учат роли,
Мне становится обидно,
Я кричу: «Играйте, что ли!»
Услыхав такое слово,
Благочиния блюститель
Наклоняется сурово,
Говоря: «Вы только зритель».
Дан сигнал. Два-три актера
Декламируют жестоко;
Слово каждое суфлера
Ясно слышно издалека.
Я кричу: «Суфлера к черту!»
Появляется служитель
И, приблизив палец ко рту,
Говорит мне: «Тсс… Вы зритель!»
Узнаю не без досады,
Что смотрел уж эту дрянь я:
Перекрашены наряды,
Переделаны названья…
«Стой! — кричу я. — Невозможно!
Стой! Я хлама не любитель!»
На меня глядят тревожно:
«Тише, зритель! Тише, зритель!»
Сыгран акт последний драмы,
Сняты шлемы, шпаги, ленты;
Подрумяненные дамы
Щедро шлют аплодисменты.
Я смотрю на них с укором…
Появляется служитель:
«Аплодируйте актерам!
Вы же — зритель! Вы же — зритель!»
Из театра выхожу я
И мечтаю громогласно,
Как друзьям своим скажу я,
Что спектакль прошел ужасно.
Но при выходе из зданья
Ждет меня распорядитель:
«Абсолютное молчанье!
Ради бога! Вы лишь зритель!»
<18 сентября 1905>

С.-Петербург

(Отрывок из краткой географии России)

Чем известна, чем гордится
Развеселая столица?
Как поддержит свой престиж
Русский Лондон и Париж?
Александровской колонной,
Кавалерией салонной,
Медной статуей Петра
И конюшнями двора;
Правоведами в корсетах,
Хулиганами в манжетах,
Петропавловским мешком
И Семеновским полком;
Всей полицией угрюмой,
Государственною думой,
Резиденцией царя
И Девятым января;
Нововременской крамолой,
Заколоченною школой,
Ожиданием «конца»
И решеткой вкруг дворца;
Униженьем человека,
Совещанием Кобека,
Храмом начатым Христа
И актрисой Балета.
<11 декабря 1905>

Благодарю (романс)

За то, что на войне, играя в прятки,
Храня присягу, данную царю,
Врагу вы дерзко показали пятки,
Благодарю.
За то, что вы нагайкою и пикой
Встречали обновления зарю,
За ваше зверство, за разгул ваш дикий
Благодарю.
За то, что женщин храбро вы рубили,
Что старикам кричали: «Запорю»,
За то, что граждан мирных победили,
Благодарю.
Служите ж верой-правдою до гроба,
О вас молитву к небу я творю;
А за разбой, за наглость вас особо
Благодарю.
<11 декабря 1905>

Город и деревня (Вольное подражание Верхарну и Метерлинку)

1. Город

О, этот город на берегу реки
И его дома, трижды обысканные!
И эти городовые, стоящие на углах!
Их свирепые лица, непечатная ругань!
О, эти храмы! Они недостроены.
О, терема — без обитателей,
И эти офицеры, стреляющие в штатских,
В безоружных штатских (там, в ресторанах)!
И вы, закрытые двери университета!
И ты, стоящий возле них пристав!
И эти сыщики! Этот цвет гороховый.
И эти казаки! Ах, эти казаки,
Эти ужасно храбрые казаки!

2. Деревня

О деревня, о ты, трижды тихая,
О ты, трижды тихая деревня!
Там пригорки, а здесь ручейки…
И этот толстый помещик! Эти худощавые крестьяне!
Их худощавые лошади и коровы,
И их вилы, их железные вилы,
Их остро наточенные топорики!
Эта школа! (Она не протоплена.)

Рекомендуем почитать
Горький-политик

В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.


Школа штурмующих небо

Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.


Небо вокруг меня

Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.


На пути к звездам

Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.


Вацлав Гавел. Жизнь в истории

Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.


Счастливая ты, Таня!

Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.


Темный круг

Филарет Иванович Чернов (1878–1940) — талантливый поэт-самоучка, лучшие свои произведения создавший на рубеже 10-20-х гг. прошлого века. Ему так и не удалось напечатать книгу стихов, хотя они публиковались во многих популярных журналах того времени: «Вестник Европы», «Русское богатство», «Нива», «Огонек», «Живописное обозрение», «Новый Сатирикон»…После революции Ф. Чернов изредка печатался в советской периодике, работал внештатным литконсультантом. Умер в психиатрической больнице.Настоящий сборник — первое серьезное знакомство современного читателя с философской и пейзажной лирикой поэта.


Мертвое «да»

Очередная книга серии «Серебряный пепел» впервые в таком объеме знакомит читателя с литературным наследием Анатолия Сергеевича Штейгера (1907–1944), поэта младшего поколения первой волны эмиграции, яркого представителя «парижской ноты».В настоящее издание в полном составе входят три прижизненных поэтических сборника А. Штейгера, стихотворения из посмертной книги «2х2=4» (за исключением ранее опубликованных), а также печатавшиеся только в периодических изданиях. Дополнительно включены: проза поэта, рецензии на его сборники, воспоминания современников, переписка с З.


Невидимая птица

Лидия Давыдовна Червинская (1906, по др. сведениям 1907-1988) была, наряду с Анатолием Штейгером, яркой представительницей «парижской ноты» в эмигрантской поэзии. Ей удалось очень тонко, пронзительно и честно передать атмосферу русского Монпарнаса, трагическое мироощущение «незамеченного поколения».В настоящее издание в полном объеме вошли все три  прижизненных сборника стихов Л. Червинской («Приближения», 1934; «Рассветы», 1937; «Двенадцать месяцев» 1956), проза, заметки и рецензии, а также многочисленные отзывы современников о ее творчестве.Примечания:1.


Чужая весна

Вере Сергеевне Булич (1898–1954), поэтессе первой волны эмиграции, пришлось прожить всю свою взрослую жизнь в Финляндии. Известность ей принес уже первый сборник «Маятник» (Гельсингфорс, 1934), за которым последовали еще три: «Пленный ветер» (Таллинн, 1938), «Бурелом» (Хельсинки, 1947) и «Ветви» (Париж, 1954).Все они полностью вошли в настоящее издание.Дополнительно републикуются переводы В. Булич, ее статьи из «Журнала Содружества», а также рецензии на сборники поэтессы.