Милосердная дорога - [6]

Шрифт
Интервал

Где мир, и Врангель, и Антанта,
И стынет масляным пятном
На бледном лике спекулянта.
Сегодня то же, что вчера,
И Невский тот же, что Ямская,
И на коне, взамен Петра,
Сидит чудовище, зевая.
А если поступью ночной
Проходит путник торопливо,
В ограде Спаса на Сенной
Увидит он осьмое диво:
Там, к самой паперти оттерт
Волной космического духа,
Простонародный русский черт
Скулит, почесывая ухо.
Октябрь 1920

«Вот и все. Конец венчает дело…»

Вот и всё. Конец венчает дело.
А казалось, делу нет конца.
Так покойно, холодно и смело
Выраженье мертвого лица.
Смерть еще раз празднует победу
Надо всей вселенной — надо мной.
Слишком рано. Я ее объеду
На последней, мертвой, на кривой.
А пока что, в колеснице тряской
К Митрофанью скромно путь держу.
Колкий гроб окрашен желтой краской,
Кучер злобно дергает вожжу.
Шаткий конь брыкается и скачет,
И скользит, разбрасывая грязь,
А жена идет и горько плачет,
За венок фарфоровый держась.
— Вот и верь, как говорится, дружбе:
Не могли в последний раз придти!
Говорят, что заняты на службе,
Что трамваи ходят до шести.
Дорогой мой, милый мой, хороший,
Я с тобой, не бойся, я иду…
Господи, опять текут калоши,
Простужусь, и так совсем в бреду!
Господи, верни его, родного!
Ненаглядный, добрый, умный, встань!
Третий час на Думе. Значит, снова
Пропустила очередь на ткань. —
А уж даль светла и необъятна,
И слова людские далеки,
И слились разрозненные пятна,
И смешались скрипы и гудки.
Там, внизу, трясется колесница,
И, свершая скучный долг земной,
Дремлет смерть, обманутый возница,
С опустевшим гробом за спиной.

СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВОШЕДШИЕ В СБОРНИК

Пробуждение Потока (пародия-шутка)

1

Граф Толстой Алексей не довел до конца
Свою повесть о храбром Потоке;
Двести лет он заставил проспать молодца
И притом не подумал о сроке.
«Пробужденья его, — он сказал, — подождем,
Что увидит Поток, мы про то и споем».
Но, конечно, Толстой не дождался:
Занемог как-то раз и скончался.

2

На себя я решился ответственность взять
За рассказ о дальнейших событьях,
Но прошу униженно: стихи прочитать
И немедля затем позабыть их,
Ибо я — не поэт, а рассказчик простой,
И, конечно, не так написал бы Толстой,
Он был мастер былинного склада, —
Мне же суть передать только надо.

3

Дело в том, что Поток мог и больше проспать,
Если б всё было мирно и гладко;
Но средь самого сна… как бы это сказать?..
На душе его сделалось гадко,
И нелепый в ушах начался перезвон;
Встал, глаза приоткрыл и прислушался он;
За стеной в барабан ударяли
И на воздух из пушек стреляли!

4

Удивился Поток: «Что за шум за такой?
Побежать посмотреть, что случилось?
Ведь недаром же мне среди ночи глухой
Безобразное что-то приснилось!
Да и спать надоело — суставы хрустят,
Поразмяться могучие плечи хотят;
Отдохнул я порядком, бесспорно.
Днем дремать — оно как-то зазорно!»

5

И на площадь широкую вышел Поток —
Видит, площадь народом покрыта.
Слышны крики: «Япония», «Дальний Восток»,
«Камимура», «Цзинь-Чжоу», «Мутсу-Хито»…
Слышит: люди «ура!» исступленно кричат,
Шапки, зонтики, палки на воздух летят;
Все поют, все на месте толпятся
И порой непечатно бранятся.

6

«Ну, — подумал Поток, — ожидай тут добра,
Видно, разум у всех помутился», —
И к тому, кто кричал всех задорней «ура!»,
Он с вопросом таким обратился:
«Объясни мне, любезный, о чем у вас крик?
Что за новый такой, непонятный язык?
Отчего о порядке не просят?
И кого так нещадно поносят?»

7

«Что ты, что ты, родимый? — он слышит в ответ. —
Постыдись, неужели не знаешь?
Ты, наверное, друг, ежедневных газет
И ночных телеграмм не читаешь?
Мы воюем с японцами, с желтым врагом;
Познакомятся, бестии, с русским штыком,
Не забудут нас долго макаки,
Мы пропишем им мир — в Нагасаки!»

8

«Погоди, — говорит удивленный Поток, —
Погоди, дай мне с духом собраться!
Кто такие японцы? Где Дальний Восток?
И за что мы должны с ними драться?»
— «Я не знаю, — Потоку в ответ патриот, —
Где живет этот самый японский народ,
Слышно, за морем где-то селятся;
Где нам, людям простым, разобраться?

9

А касательно, значит, причины войны,
То причины известны начальству,
Мы же верить родителям нашим должны:
Нас тому обучают сызмальства».
Но Поток, возмутясь, говорит: «Погоди!
Больно просто выходит: пошлют, так иди!
Воевать-то и мы воевали,
Но за что и про что — понимали?»

10

«Виноват! — позади его кто-то сказал
В чрезвычайно ласкательном тоне. —
О причинах войны я подробно писал
В предпоследнем своем фельетоне».
(Это был публицист, как узнали потом,
Из играющих ловко газетным листом,
Помышляющих только о моде
И меняющих цвет по погоде.)

11

«Извиняюсь, — сказал он, — что вас перебью,
Но надеюсь, что вы не в обиде,
Я свой взгляд откровенно сейчас разовью
В популярном, упрошенном виде.
Для меня, как для русского, в деле войны
Все причины понятны и цели ясны,
Пусть шипят государства другие, —
Цель главнейшая: слава России!

12

Как вторую причину, могу указать
На избыток отваги народной,
А как третью — возможность для нас отыскать
Выход в море, прямой и свободный!
За четвертую мы не признать не могли
Перспективу забрать клок соседней земли,
Но при этом, добавлю я в-пятых.
Просветить азиатов проклятых!

13

Дальше… слава России… ах, да! я забыл,
Что об этом уже мы сказали…
Сил народных избыток… и он у нас был…
Выход в море… его мы считали?..»

Рекомендуем почитать
Горький-политик

В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.


Школа штурмующих небо

Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.


Небо вокруг меня

Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.


На пути к звездам

Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.


Вацлав Гавел. Жизнь в истории

Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.


Счастливая ты, Таня!

Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.


Темный круг

Филарет Иванович Чернов (1878–1940) — талантливый поэт-самоучка, лучшие свои произведения создавший на рубеже 10-20-х гг. прошлого века. Ему так и не удалось напечатать книгу стихов, хотя они публиковались во многих популярных журналах того времени: «Вестник Европы», «Русское богатство», «Нива», «Огонек», «Живописное обозрение», «Новый Сатирикон»…После революции Ф. Чернов изредка печатался в советской периодике, работал внештатным литконсультантом. Умер в психиатрической больнице.Настоящий сборник — первое серьезное знакомство современного читателя с философской и пейзажной лирикой поэта.


Мертвое «да»

Очередная книга серии «Серебряный пепел» впервые в таком объеме знакомит читателя с литературным наследием Анатолия Сергеевича Штейгера (1907–1944), поэта младшего поколения первой волны эмиграции, яркого представителя «парижской ноты».В настоящее издание в полном составе входят три прижизненных поэтических сборника А. Штейгера, стихотворения из посмертной книги «2х2=4» (за исключением ранее опубликованных), а также печатавшиеся только в периодических изданиях. Дополнительно включены: проза поэта, рецензии на его сборники, воспоминания современников, переписка с З.


Невидимая птица

Лидия Давыдовна Червинская (1906, по др. сведениям 1907-1988) была, наряду с Анатолием Штейгером, яркой представительницей «парижской ноты» в эмигрантской поэзии. Ей удалось очень тонко, пронзительно и честно передать атмосферу русского Монпарнаса, трагическое мироощущение «незамеченного поколения».В настоящее издание в полном объеме вошли все три  прижизненных сборника стихов Л. Червинской («Приближения», 1934; «Рассветы», 1937; «Двенадцать месяцев» 1956), проза, заметки и рецензии, а также многочисленные отзывы современников о ее творчестве.Примечания:1.


Чужая весна

Вере Сергеевне Булич (1898–1954), поэтессе первой волны эмиграции, пришлось прожить всю свою взрослую жизнь в Финляндии. Известность ей принес уже первый сборник «Маятник» (Гельсингфорс, 1934), за которым последовали еще три: «Пленный ветер» (Таллинн, 1938), «Бурелом» (Хельсинки, 1947) и «Ветви» (Париж, 1954).Все они полностью вошли в настоящее издание.Дополнительно републикуются переводы В. Булич, ее статьи из «Журнала Содружества», а также рецензии на сборники поэтессы.