Милосердная дорога - [4]

На ржавый снег, на сосны, на меня.

Тоска моей размеренной дремоты —

Как давний сон. И кровь во мне стучит:

Я ждал тебя! Не спрашиваю, кто ты,

Любимая. Я знаю, ты — Лилит.

— Темнее взор. Зрачок атласный шире.

Печальнее надменные уста. —

Да, ты одна! Одна в пустынном мире,

И за тобою смертная черта.

Усмешкою смыкаются ресницы,

На лоб скользнула шелковая прядь…

Вот только эти траурные птицы

Над озером. О чем они опять?

2. «Летний сумрак славит Бога…»

Летний сумрак славит Бога,

Небо зноем не томит.

Милосердная дорога

Привела меня к Лилит.

Дремлют шелковые птицы,

Стынут стрелы хрусталя,

Под ногою у царицы

Темнокрылая земля.

Улыбнется — день зажжется,

Отвернется — кровь прольется,

Будет так, как повелит

Благосклонная Лилит.

Я целую плащ узорный

И державное кольцо,

И усмешкою покорной

Освещается лицо.

Но под царским покрывалом

Сердце легкое болит —

Об ином, о небывалом

Сумрак шепчется с Лилит.

3. «Руку жмут еще кольца колкие…»

Руку жмут еще кольца колкие,

А уж сердце летит, летит…

Ну, простимся, радость недолгая,

Солнце ночи, моя Лилит.

Легок путь, без счастья и ревности.

Не одна ли мера, скажи,

И моей легкокрылой верности,

И твоей беззащитной лжи.

Только плечи запомнить тонкие,

Только шелком волос вздохнуть…

В ночь, по скату, тропами ломкими

Побреду, дойду как-нибудь.

«Приходит, как прежде, нежданно…»

Приходит, как прежде, нежданно —

Будить от тяжелого сна,

И новая радость желанна,

И новая боль не больна.

Но платья темнее надеты,

И тени длинней от ресниц,

И в пристальном взоре просветы

Лиловых, закатных зарниц.

Коснется рукою жемчужной,

Фиалками глаз ворожит —

И маятник никнет, ненужный,

И время, жестокое, спит.

Молчания я не нарушу,

Тебе отдаю я во власть

Мою воспаленную душу,

Мою неизбытую страсть.

Дышать твоим ровным дыханьем,

И верить твоей тишине,

И знать, что последним прощаньем

Придешь ты проститься ко мне.

В тот час, когда ужас безликий

Расширит пустые зрачки,

Взовьешься из черной, из дикой,

Из дикой и черной тоски.

Возникнешь в дыму песнопений,

Зажжешься надгробной свечой,

И станешь у смертных ступеней —

Стеречь мой последний покой.

«Горестней сердца прибой и бессильные мысли короче…»

Горестней сердца прибой и бессильные мысли короче,

Ярче взвивается плащ и тревожнее дробь кастаньет.

Холодом веет от стен, и сквозь плотные пологи ночи

Мерной и тяжкой струей проникает щемящий рассвет.

Скоро зажгут на столах запоздалые низкие свечи,

Взвизгнет румынский смычок, оборвется ночная игра.

Плотный блондин в сюртуке, обольщающий мягкостью речи,

Вынет часы, подойдет и покажет на стрелки: Пора!

Ветер ворвался и треплет атлас твоего покрывала.

В мутном проходе у стен отразят и замкнут зеркала

Тяжесть усталых колонн и тоску опустевшего зала,

Боль затуманенных глаз и покорную бледность чела.

Гулко стучит у подъезда, трепещет и рвется машина,

Мутные пятна огней на предутреннем чистом снегу,

К запаху шелка и роз примешается гарь от бензина,

Яростно взвоет рожок и восход заалеет в мозгу.

Будут кружиться навстречу мосты, и пруды, и аллеи,

Ветер засвищет о том, что приснилось, забылось, прошло.

В утреннем свете — спокойнее, чище, бледнее —

Будем смотреть в занесенное снегом стекло.

Что же, не жаль, если за ночь поблекло лицо молодое,

Глубже запали глаза и сомкнулся усмешкою рот —

Так загадала судьба, чтобы нам в это утро слепое

Мчаться по краю застывших, извилистых вод.

Скоро расступятся ели и станет кругом молчаливо,

Вяло блеснут камыши и придвинется низкая даль,

Берег сорвется вперед, в снеговые поляны залива…

Так загадала судьба. И не страшно. Не нужно. Не жаль.

Черная магия

Пусть ушел! Какой упрямый, вздорный!

Все бы в губы целовать…

Знаю, явишься опять.

…День какой сегодня, пыльный, черный,

Дым из труб — и солнца не видать.

Вот теперь бы, вот в такое лето —

В заграничные леса!

Я и то не так, как все, одета:

Даже розу кремового цвета

Приколола в волоса.

Говорит: «Ну, что ты все хохочешь,

Что ты плачешь?» — Подожди:

— Оттого, что жмет в груди!

… Да уж, да, приди, целуй где хочешь,

Так и быть уж, приходи!

Я такая, с темным, скромным взглядом…

Ножка узкая стройна…

Каждый встречный обжигает ядом,

Догоняет, дышит, жмется рядом,

Каждый хочет, всем нужна.

Душно, тесно, нету мне покоя —

Прочь! Не нужно, не хочу!

Потушу сейчас свечу,

Буду биться об пол головою,

Громко, страшно закричу.

А засну — во сне придет и ляжет

Сбоку мертвая сестра,

Обовьет руками, руки свяжет,

И застонет жалобно, и скажет:

«Что же ты? Твоя пора!»

Ах, взметнусь, проснусь, вскочу с постели —

Пляшут быстрые круги…

Божья Матерь, помоги!

Черный глаз испортил, одолели,

Обессилили враги.

Сто поклонов, сто крестов — не сбиться…

Как горит в плече звезда!

Пол скрипит и голова кружится. —

Если только снова он приснится,

Значит — завтра, значит — да!

Терсит

Вослед теням героев и царей

Скользну и я, презренный и лукавый,

И стану там, где сумерки серей,

Поодаль — дожидаться переправы.

Когда ж причалит легкая ладья

И павших примет в сладостное лоно,

Мне места не достанет в ней, и я

Застыну над обрывом Ахерона.

Беглец и трус, я оглянусь с тоской,

Но там — укор и девы-Евмениды…

И я замру над мертвою рекой

Мертвящим изваянием обиды.

«Пытал на глухом бездорожье…»

Пытал на глухом бездорожье

У мертвенных чисел, у книг,

Но тяжкой премудрости Божьей