Милосердная дорога - [2]

Шрифт
Интервал

Оба отдела связаны некоторым единством поэтического восприятия жизни и смерти; образным выражением этого единства служит наименование книги «Страстная Суббота».

В.З.

Февраль 1922

I. КЛАДБИЩЕ

Кладбище

1. «Прошлой ночью злобно пела вьюга…»

Прошлой ночью злобно пела вьюга,
Снег сковал густую зелень елей.
Поутру пришла моя подруга,
Принесла венок из иммортелей.
Вся в снегу железная решетка,
Вся в снегу встречает солнце утра,
На морозе ласково и четко
Расцветают краски перламутра.
Ты с креста стряхнула легкий иней
И венок к распятью прикрепила.
Зацвела под снежною пустыней
И вздохнула тихая могила.
Уходя, ты крест поцеловала…
Миг свиданья беден был и краток,
Но на влажном зеркале металла
Детских губ остался отпечаток.

2. «Тень от черного креста…»

Тень от черного креста
На могильном ляжет камне…
Ах, вечерняя мечта
Упоительно близка мне.
Рано, рано, подожди!
Ночь еще не победила —
Злые чары на пути
Восходящего светила.
Вот, прозрачней стала высь,
Лунный отблеск множит тени,
Хрупким золотом зажглись
Посветлевшие ступени.
Тайна смерти — позади,
Тайна неба — у порога…
Рано, рано, подожди…
Подожди велений Бога.

3. «Я побежден неведомою силой…»

Я побежден неведомою силой,
Я приношу невидимому дань.
Проходят дни. Над скорбною могилой
Сплетает время призрачную ткань.
Мой прах истлел. Враждебные стихии
Разрушили могильную плиту.
Венки из роз, поблекшие, сухие,
Истлели, прикрепленные к кресту.
Я слышу: путник бродит меж холмами,
Минувшего отыскивая весть,
И надпись, полустертую годами,
Припав к земле, пытается прочесть.
И не найдя ответного призыва,
В могильных снах прозрев свою судьбу,
Встает с земли и думает тоскливо
Об имени уснувшего в гробу.

Неведомому Богу

За гранями узорного чертога
Далеких звезд, невидимый мирам,
В величии вознесся к небесам
Нетленный храм Неведомого Бога.
К нему никем не найдена дорога,
Равно незрим он людям и богам,
Им, чьи судьбы сомкнулись тесно там,
У алтаря Неведомого Бога.
За гранью звезд воздвигнут темный храм.
Судьбы миров блюдет он свято, строго,
Передает пространствам и векам.
И много слез, и вздохов тяжких много
К нему текут. И смерть — как фимиам
Пред алтарем Неведомого Бога.
1904

«Я стучался в сердца людские…»

Я стучался в сердца людские,
Молчаливой не вняв земле:
Укажите пути всеблагие,
Направьте в туманной мгле.
Были холодны, были враждебны
Пресыщенные взоры их,
Славословья, гимны, молебны
Заглушили трепетный стих.
Ныне верю, что камни живы
И живые мертвы сердца,
Ныне знаю — мгновенья лживы
И безмерна лишь святость конца.
Между мной и ликующим миром
Никогда не поблекнет тень.
Возжигайте ладан кумирам,
Возжигайте — но близок день!
1904

«И понеслися они в урагане высоко, высоко…»

И понеслися они в урагане высоко, высоко…
Синее море под ними, шумя, разостлалось без краю,
Волны ходили, дробясь, и сверкала холодная пена,
Ярко сверкала внизу, рассыпаясь серебряной пылью.
Мерно потом проносились они над пустынной землею,
Слышали пение ветра и нежно дрожали всем телом,
Запах вдыхая цветов и любуясь манящим узором.
…Долог был путь их воздушный, и выше они поднялися,
Выше они поднялися над царством цветов и туманов.
Было мертво, и печально, и тускло в пустынях эфира,
Вздрогнув, порвалися струны и звуков внезапно не стало.
Только стучали сердца, два созвучные сердца стучали,
Два палящие взора встречались, сближались, сплетались,
Два палящие взора — лучи загоревшихся душ их,
Вечным огнем загоревшихся душ их, зажженных любовью.

Сентябрь

Б. Кирпичниковой

Ночью сон наш нежат вьюги, к утру будят холода.
На заре, в туманном круге, солнце греет сталь пруда.
Мы живем в высоком доме, под горой увядший сад.
В полдень, в радостной истоме, стекла алые дрожат.
На куртинах, под балконом, георгины отцвели.
Целый день с прозрачным звоном режут небо журавли.
Ветер поле обвевает, в полдень прячется в овраг,
На закате налетает, рвет и треплет красный флаг.
Чье-то тихое мерцанье гаснет трепетно вдали,
Чье-то звонкое молчанье сторожит покой земли.
Сходит день в чужие страны, стынет низкий небосвод,
И опять поют туманы, водят бури хоровод.
Вихри бьются в стены дома, крутят мутное кольцо,
Зацветающая дрема тихо всходит на крыльцо.
Сумрак сердца не встревожит, вьюга снов не замутит,
Светлый день безбурно прожит и любовью перевит.

«Из мрамора, звенящего победно…»

Из мрамора, звенящего победно,
Мы поклялись воздвигнуть стройный храм.
Ничтожные! Как сердце наше бедно,
Как далеко от праха к небесам!
Прервался труд, и храм наш недостроен;
Среди долин пятном белеет он;
Весенний ветер дышит из пробоин
И обвевает линии колонн.
Да пыль кругом ложится голубая,
Крутясь в лучах полдневного тепла,
И уж трава, душистая, сырая,
Меж мраморов разбитых поросла.
Но близок сердцу храм незавершенный
………………………………………………

«Сердце еще не разбилось…»

Сердце еще не разбилось —
Верит, и любит, и ждет…
Целую ночь ты молилась,
Целую ночь, напролет.
Пламя свечи трепетало,
Дымно горело, темно.
Поздняя вьюга стучала
Сослепу в дверь и в окно.
Поутру злобным порывом
Ветер свечу погасил.
Я по тоскующим нивам,
Плача, тебя проводил.
Сердце еще не разбилось —
Верит, и любит, и ждет.
Грустно со мной ты простилась,
Гордо пошла ты вперед.
Шла ты с душою открытой,
Шла в опустевших полях…
Бог тебе будет защитой
В чуждых и дальних путях!

Рекомендуем почитать
И всегда — человеком…

В декабре 1971 года не стало Александра Трифоновича Твардовского. Вскоре после смерти друга Виктор Платонович Некрасов написал о нем воспоминания.


Конвейер ГПУ

Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.


Мир мой неуютный: Воспоминания о Юрии Кузнецове

Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.


История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 10

«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».


История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 5

«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.


Борис Львович Розинг - основоположник электронного телевидения

Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.


Темный круг

Филарет Иванович Чернов (1878–1940) — талантливый поэт-самоучка, лучшие свои произведения создавший на рубеже 10-20-х гг. прошлого века. Ему так и не удалось напечатать книгу стихов, хотя они публиковались во многих популярных журналах того времени: «Вестник Европы», «Русское богатство», «Нива», «Огонек», «Живописное обозрение», «Новый Сатирикон»…После революции Ф. Чернов изредка печатался в советской периодике, работал внештатным литконсультантом. Умер в психиатрической больнице.Настоящий сборник — первое серьезное знакомство современного читателя с философской и пейзажной лирикой поэта.


Невидимая птица

Лидия Давыдовна Червинская (1906, по др. сведениям 1907-1988) была, наряду с Анатолием Штейгером, яркой представительницей «парижской ноты» в эмигрантской поэзии. Ей удалось очень тонко, пронзительно и честно передать атмосферу русского Монпарнаса, трагическое мироощущение «незамеченного поколения».В настоящее издание в полном объеме вошли все три  прижизненных сборника стихов Л. Червинской («Приближения», 1934; «Рассветы», 1937; «Двенадцать месяцев» 1956), проза, заметки и рецензии, а также многочисленные отзывы современников о ее творчестве.Примечания:1.


Чужая весна

Вере Сергеевне Булич (1898–1954), поэтессе первой волны эмиграции, пришлось прожить всю свою взрослую жизнь в Финляндии. Известность ей принес уже первый сборник «Маятник» (Гельсингфорс, 1934), за которым последовали еще три: «Пленный ветер» (Таллинн, 1938), «Бурелом» (Хельсинки, 1947) и «Ветви» (Париж, 1954).Все они полностью вошли в настоящее издание.Дополнительно републикуются переводы В. Булич, ее статьи из «Журнала Содружества», а также рецензии на сборники поэтессы.


Пленная воля

Сергей Львович Рафалович (1875–1944) опубликовал за свою жизнь столько книг, прежде всего поэтических, что всякий раз пишущие о нем критики и мемуаристы путались, начиная вести хронологический отсчет.По справедливому замечанию М. Л. Гаспарова. Рафалович был «автором стихов, уверенно поспевавших за модой». В самом деле, испытывая близость к поэтам-символистам, он охотно печатался рядом с акмеистами, писал интересные статьи о русском футуризме. Тем не менее, несмотря на обилие поэтической продукции, из которой можно отобрать сборник хороших, тонких, мастерски исполненных вещей, Рафалович не вошел практически ни в одну антологию Серебряного века и Русского Зарубежья.