Милосердная дорога - [3]

Шрифт
Интервал

Мертвым

Тайны неба не раскрыты,
Знаки звезд не сочтены.
Чутко каменные плиты
Стерегут немые сны.
Меж могильными холмами
Бродит Ночи и Утра ждет.
Вечность веет над крестами
Нить забвения плетет.
Под холодною землею
Тлеют спящие в гробу;
Время властною рукою
Заметает к ним тропу.
За оградою могильной
Даль безвестна и темна.
Спите с миром! Бог всесильный
Помнит ваши имена!

Кровь

Отзвенели, порвались струны,
Поблекли слова любви.
Дали мутны, гремят перуны,
И небо, все небо в крови.
Точит кровь по снегам узоры,
Зажигает зарево днем,
И людские темные взоры
Кровавым горят огнем.
Я ее проклинаю всей силой,
Всей силой живой души,
И мой голос, мой крик унылый
Не один, не замрет в глуши.
Любовь и во мраке светит,
Любовь зовет и в огне…
Друг, безвестный друг мой ответит,
Издалёка ответит мне.
Январь 1905

«День сгорел. Поплыли в сумрак черный…»

День сгорел. Поплыли в сумрак черный
Терема, бойницы и зубцы.
Собирались к паперти соборной
Христа ради нищие слепцы.
Проходил с царицей царь к вечерне,
Проходил, стрельцами окружен.
Позади — нестройный ропот черни,
Гром оружья, колокольный звон.
У слепых безрадостные лица,
И лампады меркнут, не горя,
И, понурясь, бледная царица
Оперлася на руку царя.
Из казны, казны своей богатой
Царь дарит убогих и слепцов.
Следом ходит шут его горбатый,
Тешит двор игрою бубенцов.
Потускнели ризы и оклады,
Замер, смолк слепых убогий хор…
Царь с царицей, стоя у ограды,
На высокий крестятся собор.
За оградой — рев и гул победный,
Вкруг царя — бояре и попы.
Ходит шут, звенит игрушкой медной
И мигает в сторону толпы.
Сентябрь 1906

«Страшно. Ушли, позабыли…»

Страшно. Ушли, позабыли,
Громко смеялись окрест.
Знак завершившейся были —
Черный, из дерева, крест.
Умер. Мой гроб заколочен,
Крепко гвоздями забит.
Прах осквернен, опорочен,
Всеми забыт.
Мертвый я Богу покорен,
Медленно тлею в гробу.
Знаю, конец мой позорен —
Мне ль переспорить судьбу?
Мирно лежу под землею.
Жду. Завершился подсчет.
Поверху мутной рекою
Время течет.

Декабрь

Выйди в полночь. Площадь белая
Стелет саван у реки.
Гулко ночь обледенелая
Застучит в твои виски.
Месяц, облаком завешенный,
Глянет в дымное кольцо,
И, волнуясь, ветер взбешенный
Бросит снег тебе в лицо.
Стань, окованная холодом,
Там, где вскинут черный мост
Стихнет ветер. Пыльным золотом
Загорятся пятна звезд.
Над перилами чугунными
Перегнись и посмотри:
Вдоль реки цепями лунными
Зыбко пляшут фонари.
Свищет снег по дальним линиям,
Стынет, шепчется вода,
И, окутанные инеем,
Гулко плачут провода.
Что ты ждешь? Свистками грубыми
Утро рвет волшебный бред.
Там, над каменными трубами,
Встал мигающий рассвет.
Переулками разрытыми
Ночь из города ползет,
И кровавыми гранитами
Расцветает небосвод.
Хмуро камни просыпаются,
Стынет сердце… Отдохни.
За рекою зажигаются
Безнадежные огни.
В зеркала свинцово-синие
Слепо смотрится заря —
Это встал в короне инея
Белый призрак Декабря.

«Близко то, что давно загадано…»

Близко то, что давно загадано
В тишине бессонных ночей:
Меркнет в дымном бархате ладана
Пламя трех зажженных свечей.
Это я — под недвижною маскою,
Это я — в кружевных волнах.
Кто-то, тихий, последней ласкою
Обвевает бессильный прах.
Смутно гаснут отзвуки пения,
Замирает тревожный гул.
Кто-то, скорбный, призраком тления
К моим мертвым устам прильнул.
В этот миг наяву свершается,
Что беззвучно таили дни:
Кто-то, светлый, ко мне склоняется
И, целуя, гасит огни.

Эпилог

Все как было, все как прежде:
Ночь без сна,
Сердце, верное надежде,
Тишина.
Зимний вечер так же долог,
Так же тих;
Те же в окнах иглы елок
Ледяных;
Та же площадь возле дома
Широка.
Эта сказка так знакома,
Так близка.
Ночь светла, и ветер злится,
В окна бьет.
Тише, тише… Кто стучится
У ворот?
Никого. В окне понуром
Тихий след;
Под зеленым абажуром
Тот же свет;
И лампадка на ночь та же
Зажжена,
И дрожит в углу на страже
Тишина.
Так. Судьбе в слепые очи
Загляни:
Будут медленные ночи,
Будут дни.
Будет сказка без границы,
Без конца —
Скрип промерзшей половицы
У крыльца,
Тихий свет перед иконой,
Тень в углу
И от лампы круг зеленый
На полу.
Сердце отдано надежде,
Верь и жди:
Скорбный крест твой, как и прежде,
На груди.

II. МИЛОСЕРДНАЯ ДОРОГА

Александру Блоку

…Имею на тебя то, что оставил ты первую любовь твою.

Откров. св. Иоанна

Помнит месяц наплывающий
Все, что было и прошло,
Но в душе, покорно тающей,
Пусто, звонко и светло.
Над землею — вьюга снежная,
В сердце — медленная кровь,
Глубоко под снегом — нежная,
Позабытая любовь.
Скудно, скорбно дни истрачены,
Даль пределы обрела,
Сочтены и обозначены
Мысли, речи и дела.
Эту жизнь, безмерно серую,
Я ли, живший, прокляну?
Нет, и мертвым сердцем верую
В позабытую весну.
Пусть истлела нить печальная,
И сомкнулась пустота —
Ты со мной, моя начальная
И последняя мечта.
И легки пути тернистые,
Твой не страшен Страшный Суд.
Знаю, чьи уста лучистые
Приговор произнесут.
Тихо радость исповедую,
Память сердца озарю:
Приобщи твоей победою
К неземному алтарю.
Высоки врата престольные,
Тяжелы земные сны,
Но любви простятся вольные
И невольные вины.
Сентябрь 1913

Лилит

1. «В пределы предначертанного круга…»

В пределы предначертанного круга
Вступают две согласные судьбы.
Ты слушаешь, как северная вьюга
Раскачивает гулкие столбы.
Искрится шелк волос твоих зловеще,
И, гневное молчание храня,
Ты смотришь на бессмысленные вещи:

Рекомендуем почитать
Осколки. Краткие заметки о жизни и кино

Начиная с довоенного детства и до наших дней — краткие зарисовки о жизни и творчестве кинорежиссера-постановщика Сергея Тарасова. Фрагменты воспоминаний — как осколки зеркала, в котором отразилась большая жизнь.


Небо вокруг меня

Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.


На пути к звездам

Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.


Красное зарево над Кладно

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Вацлав Гавел. Жизнь в истории

Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.


Счастливая ты, Таня!

Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.


Темный круг

Филарет Иванович Чернов (1878–1940) — талантливый поэт-самоучка, лучшие свои произведения создавший на рубеже 10-20-х гг. прошлого века. Ему так и не удалось напечатать книгу стихов, хотя они публиковались во многих популярных журналах того времени: «Вестник Европы», «Русское богатство», «Нива», «Огонек», «Живописное обозрение», «Новый Сатирикон»…После революции Ф. Чернов изредка печатался в советской периодике, работал внештатным литконсультантом. Умер в психиатрической больнице.Настоящий сборник — первое серьезное знакомство современного читателя с философской и пейзажной лирикой поэта.


Мертвое «да»

Очередная книга серии «Серебряный пепел» впервые в таком объеме знакомит читателя с литературным наследием Анатолия Сергеевича Штейгера (1907–1944), поэта младшего поколения первой волны эмиграции, яркого представителя «парижской ноты».В настоящее издание в полном составе входят три прижизненных поэтических сборника А. Штейгера, стихотворения из посмертной книги «2х2=4» (за исключением ранее опубликованных), а также печатавшиеся только в периодических изданиях. Дополнительно включены: проза поэта, рецензии на его сборники, воспоминания современников, переписка с З.


Невидимая птица

Лидия Давыдовна Червинская (1906, по др. сведениям 1907-1988) была, наряду с Анатолием Штейгером, яркой представительницей «парижской ноты» в эмигрантской поэзии. Ей удалось очень тонко, пронзительно и честно передать атмосферу русского Монпарнаса, трагическое мироощущение «незамеченного поколения».В настоящее издание в полном объеме вошли все три  прижизненных сборника стихов Л. Червинской («Приближения», 1934; «Рассветы», 1937; «Двенадцать месяцев» 1956), проза, заметки и рецензии, а также многочисленные отзывы современников о ее творчестве.Примечания:1.


Чужая весна

Вере Сергеевне Булич (1898–1954), поэтессе первой волны эмиграции, пришлось прожить всю свою взрослую жизнь в Финляндии. Известность ей принес уже первый сборник «Маятник» (Гельсингфорс, 1934), за которым последовали еще три: «Пленный ветер» (Таллинн, 1938), «Бурелом» (Хельсинки, 1947) и «Ветви» (Париж, 1954).Все они полностью вошли в настоящее издание.Дополнительно републикуются переводы В. Булич, ее статьи из «Журнала Содружества», а также рецензии на сборники поэтессы.