Милая - [64]

– Хорошо. – Я собиралась произнести это мягко, но получилось скорее жалобно.

Он взглянул на меня, и выражение его лица смягчилось.

– Хорошо? Прости, малыш, просто я… мне тоже не хочется уезжать, и я не хочу, чтобы ты воздвигала между нами преграды, потому что думаешь, будто я собираюсь уехать и забыть о тебе.

Уилл знал, что я всегда с тревогой относилась к жизни рок-звезд и неизбежной потере себя, что могло случиться и с ним. Он успокаивал меня, говоря, что это не так, и не важно, каких ярлыков мы навешали друг на друга. По правде говоря, Уилл не был рок-звездой, по крайней мере, он не соответствовал тому трафаретному образу, возникшему в моем воображении, когда мы только познакомились. Он ничем не был на них похож. Конечно, он флиртовал с женщинами, но не пользовался своим обаянием, чтобы спать с кем попало. Он любил людей, любил женщин, он был любвеобилен, но честен со всеми, кто вступал с ним в связь, и особенно честен перед самим собой, мне же еще предстояло выработать в себе это качество.

Протянув руку, я сжала его ладонь. Он, по-прежнему не отрывая глаз от дороги, поднес мою руку к губам и поцеловал ее. Поменяв диск, он поставил песню Нины Симон «Sinnerman». Прибавил скорость, и мы, не говоря ни слова, полетели к Анн-Арбору. Покачивая головой, он постукивал рукой по рулю, отбивая ритм. От этой музыки у меня голова пошла кругом, когда я подумала о его словах. Я никогда не считала себя осторожной, думала, что я сильная, но ошибалась. После смерти отца меня выбило из колеи. Я уехала в Нью-Йорк, думая, что решу проблемы с кафе, потом поступлю в магистратуру, продолжу учебу, встречу какого-нибудь серьезного мужчину, доктора наук или бизнесмена, и стану жить как все, моя жизнь не будет выходить за рамки общепринятых правил – вот на что я была настроена; но в тот мартовский день, когда я села в самолет, меня потянуло совсем к другому. Это был магнетизм, исходящий от Уилла, музыка, новые друзья, кафе и сам город. От этого ощущения мне стало приятно и спокойно. Как я могла прежде так ошибаться в себе? Если я была осторожна, то потому, что понимала, как плохо я контролирую свои чувства, и это пугало меня.

Когда мы приехали в Анн-Арбор, к моим матери и отчиму, я быстро показала Уиллу дом и представила его Дэвиду, которого называла папой. Было воскресенье, и играли «Детройтские львы», поэтому отчим был в форме с эмблемой любимой команды. Уилл поддержал разговор о футболе, и оба они сразу понравились друг другу. Я даже не знала, что Уилл разбирался в футболе, но я так во многом его недооценивала. Возможно, Уилл не был футбольным фанатом, но он каждый божий день читал газеты. Он знал понемногу обо всем, а благодаря собственному любопытству и желанию развиваться как личность получил гораздо более полное образование, чем я по окончании престижного колледжа из «Лиги плюща». Готовя ужин на кухне, мы с мамой наверстывали упущенное.

– Мам, я хочу, чтобы ты знала – я не виню тебя за то, что произошло между тобой и отцом. Теперь я понимаю… Мне кажется, я понимаю, что все мы – просто люди, которые пытаются во всем разобраться.

Подойдя, она обняла меня за плечи.

– Спасибо за эти слова. Ты разберешься, Миа, возможно, ты уже разобралась. – Она бросила взгляд на Уилла. После того как я, так или иначе, поделилась с мамой своими чувствами, у меня возникло ощущение, что проблема ее отношений с моим отцом теперь закрыта.

После ужина Уилл пел и играл на гитаре. Мне показалось, что мама и отчим были явно под впечатлением от его умения за несколько минут подобрать мелодию. Не всегда получалось идеально, но, как правило, мелодия была довольно похожа. Мама потребовала песню Боба Дилана «The Girl from North Country». Песню он слышал, но пришлось подсказать слова, которые мама знала наизусть. Я была удивлена, поскольку никогда не подозревала, что она слушает Боба Дилана. Я тоже знала слова этой песни, отец пел ее тысячу раз, и тогда я поняла, почему мама попросила исполнить ее. Не было никаких сомнений в том, что Уилл был по духу близок моему отцу. Он пел страстно, с закрытыми глазами. В его душевном исполнении слова звучали так, как будто он сам написал их. «I’m wondering if she remembers me at all… many times I’ve often prayed»[31]. Я подняла глаза на маму, которая сразу же отвернулась. Я размышляла о том, думал ли мой отец о ней, когда пел эти строчки.

Я безуспешно попыталась исполнить соло на губной гармонике, но мне было не сравниться с Уиллом. Он тихо засмеялся и подмигнул мне. Заканчивая песню, он нежно и медленно пропел последнюю строчку: «She once was a true love of mine»[32]. Я опять посмотрела на маму, но на этот раз она не отвернулась, скрывая слезы, струившиеся по ее лицу. Она тоже тосковала по моему отцу, и присутствие здесь Уилла было для всех нас исцелением. Уиллу было несвойственно исполнять старомодную музыку, но ему было наплевать, ему просто хотелось играть для тех, кто был ему не безразличен. Он ни разу не спросил, хотим ли мы услышать новую песню, хотя я знала, что у него куча замечательных песен; ему просто хотелось, чтобы каждый из нас услышал то, что трогает его лично. Он играл несколько часов, мы смеялись, и плакали, и немного поговорили об отце.