Михаил Юрьевич Лермонтов. Жизнь и творчество - [128]

Vous êtes officier, recevez mes compliments. C’est une joie pour moi d’autant plus grande, qu’elle était inattendue. Car (je vous le dis à vous seul) je m’attendais plus tôt à vous savoir soldat. Vous conviendrez vous-même que j’avais raison de craindre et si même vous êtes deux fois plus raisonnable que vous ne l’étiez avant, vous n’êtes pas encore sorti du rang des polissons… Mais c’est toujours un pas, et vous ne marcherez pas à reculon, je l’espère.

Je m’imagine la joie de grande-maman; je n’ai pas besoin de vous dire que je la partage de tout mon coeur. Je ne compare pas mon amitié à un puits sans fond, vous me????’en croirez que mieux. Je ne suis pas forte en comparaisons, et n’aime pas à tourner ies choses sacrées en ridicule, je laisse cela à d’autres. – Quand viendrez-vous à Moscou?

..............................................

Quand au nombre de mes adorateurs, je vous le laisse à deviner, et comme vos suppositions sont toujours impertinantes, je vous entends dire, que je n’en ai pas du tout

..............................................

A propos de votre idéal. Vous ne me dites rien de vos compositions. J’espère que vous écrivez toujours, je pense que vous avez des amis qui les lisent et qui savent en juger mieux, mais je vous garantis d’en trouver, qui les liront avec plus de plaisir. Je m’attends qu’.après cette sérieuse exhorde, vous me composerez un quatrain pour ma nouvelle année.

Pour votre dessin, on dit que vous faites des progrès étonnants, et je le crois bien. De grâce, Michel, n’abandonnez pas ce talent’, le tableau que vous avez envoyé à Alexis et charmant. Et votre musique? Jouez-vous toujours l’ouverture de la muette dePortici, chantez-vous le duo de Semiramis de fameuse mémoire, le chantez-vous comme avant, à, tue tête, et à perdre le respiration? ..............................................

Nous déménageons pour les 15 Semtembre, vous m’adresserez vos lettres dans la maison Guédéonoif, près du jardin du Kremlin. – De grâce écrivez moi plus vite, maintenant vous avez plus de temps, si vous ne l’employez pas à vous regarder dans une glace; ne le faites pas, car votre uniforme d’officier finira par vous ennuyer, comme tout ce que vous voyez trop souvent, c’est dans votre caractère.

Si je n’avais pas envie de dormir, je vous aurais parlé de tout cela – mais impossible. Mes respects, je vous prie à grand-maman. Je vous embrasse de tout mon coeur.

Alexandrine W.

Приложение IV

(К стр. 275)

Объяснение Губернского секретаря Раевского о связи его с Лермонтовым и о происхождении стихов на смерть Пушкина

Бабка моя, Киреева, во младенчестве воспитывалась в доме Столыпиных, с девицею Е. А. Столыпиною, впоследствии по муже Арсеньевою (дамою 64-х лет, родною бабушкою корнета Лермонтова, автора стихов на смерть Пушкина).

Эта связь сохранилась и впоследствии между домами нашими, Арсеньева крестила меня в г. Пензе в 1809 году и постоянно оказывала мне родственное расположение, по которому – и потому что я, видя отличные способности в молодом Лермонтове, коротко с ним сошелся – предложены были в доме их стол и квартира.

Лермонтов имеет особую склонность к музыке, живописи и поэзии, почему свободные у обоих нас от службы часы проходили в сих занятиях, в особенности последние 3 месяца, когда Лермонтов по болезни не выезжал.

В Генваре Пушкин умер. Когда 29 или 30 дня эта новость была сообщена Лермонтову с городскими толками о безыменных письмах, возбуждавших ревность Пушкина и мешавших ему заниматься сочинениями в октябре и ноябре (месяцы, в которые, по слухам, Пушкин исключительно сочинял) – то в тот же вечер Лермонтов написал элегические стихи, которые оканчивались словами:

«И на устах его печать».

Среди их слова: не вы ли гнали его свободный чудный дар – означают безыменные письма – что совершенно доказывается вторыми двумя стихами:

«И для потехи возбуждали

Чуть затаившийся пожар».

Стихи эти появились прежде многих и были лучше всех, что я узнал из отзыва журналиста Краевского, который сообщил их В. А. Жуковскому, князьям Вяземскому, Одоевскому и проч. Знакомые Лермонтова беспрестанно говорили ему приветствия и пронеслась даже молва, что В. А. Жуковский читал их Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику и что Он изъявил высокое Свое одобрение.

Успех этот радовал меня, по любви к Лермонтову, а Лермонтову вскружил, так сказать, голову – из желания славы. Экземпляры стихов раздавались всем желающим, даже с прибавлением 12 [16] стихов, содержащих в себе выходку противу лиц не подлежащих Русскому суду – дипломатов и иностранцев, а происхождение их есть, как я убежден, следующее:

К Лермонтову приехал брат его камер-юнкер Столыпин. Он отзывался о Пушкине невыгодно, говорил, что он себя неприлично вел среди людей большого света, что Дантес обязан был поступить так, как поступил. Лермонтов, будучи, так сказать, обязан Пушкину известностью – невольно сделался его партизаном и по врожденной пылкости повел разговор горячо. Он и половину гостей доказывали, между прочим, что даже иностранцы должны щадить людей замечательных в государстве, что Пушкина, несмотря на его дерзости, щадили два Государя, и даже осыпали милостями, и что затем о его строптивости – мы не должны уже судить.