Михаил Булгаков как жертва «жилищного вопроса» - [4]
Актёрам в принципе нет острой необходимости ликвидировать растительность на лице, если они играют своих усато-бородатых современников или, к примеру, современников Шекспира, Расина, Мольера и пр. Разве что доведётся какого-нибудь „Юлия Цезаря“ изображать.
Не знаю, как во времена Булгакова, а в настоящее время многие актёры имеют на физиономиях поросль постоянной конфигурации, так что эта поросль оказывается частью их имиджа. Роли им подбираются под эту поросль — и всё идёт хорошо.
Далее, во времена Булгакова поэты Есенин и Маяковский, комдив Котовский, маршал Тимошенко, писатель Фадеев и др. — все были обритые „по-актёрски“? Ну, ладно, может быть, Есенин брился, чтобы его принимали за актёра, а Маяковский так и вовсе снимался в кино несколько раз и наверняка хотел ещё. Но другие?!
Если актёры во времена Булгакова и были с „босыми“ лицами чаще, чем прочие граждане, то ведь не настолько чаще, чтобы в каждом бритом люди подозревали актёра. Не говорили же при Булгакове и не говорят сегодня „по-зековски налысо стриженная голова“.
По-моему, рассматриваемое булгаковское выражение было довольно неподходящим уже во времена Булгакова.»)
«Будучи по природе вообще подозрительным человеком, он заключил…» (Ч. 1, гл. 2)
Подозрительный — это тот, кто подозревает, или тот, кого подозревают? Или и тот, и другой? Может, лучше было здесь сказать «недоверчивым»?
(Один мой читатель на этом месте вступился за мэтра:
«В русском языке слово „подозрительный“ имеет двойное значение:
1. Вызывающий подозрение.
2. Склонный подозревать, недоверчивый. (Толковый словарь под ред. Ожегова.)
Поэтому тут Булгаков не опростоволосился, как в других описанных Вами случаях.»
Я ответил ему следующее:
«С этим словом в русском языке, похоже, непорядок. Ну, не с ним одним. Будем терпеть этот непорядок, как терпим, к примеру, „двойное отрицание“, вроде выражения „без ничего“? А может, Ожегов воспринимал распространённое ОШИБОЧНОЕ словоупотребление как тоже норму? Постепенный переход ошибки в норму — это ведь феномен в языке нередкий.»
В данном случае мы имеем дело не просто с многозначностью, а с соединением в одном слове ПРОТИВОПОЛОЖНЫХ значений (которые, впрочем, можно — но не нужно — объединять в понятии «имеющий отношение к подозрению»). Прибегнем к аналогиям: восхитительный, упоительный, соблазнительный, желательный, жевательный, позволительный, курительный, поджигательный, гасительный, спасительный, строительный и т. п. Часть этих прилагательных не отягощена указанной двусмысленностью и близка по смыслу причастиям настоящего времени активного залога:
«восхитительный» —> «восхищающий»;
«упоительный» —> «упаивающий»;
«соблазнительный» —> «соблазняющий»;
и т. п.
Но есть и прилагательные, которые близки по смыслу причастиям настоящего времени ПАССИВНОГО залога:
«желательный» —> «желаемый»
«позволительный» —> «позволяемый»
Так что пара «подозрительный» —> «подозреваемый» — вполне в общем ряду (в одном из рядов).
Часть указанных прилагательных так же проблематична, как и слово «подозрительный». К примеру, слово «жевательный»:
«жевательная резинка» — то, что подвергают жеванию
«жевательная мышца» — то, что жуёт само
Но если в случае с «жевательный» или, скажем, «строительный» не имеет большой важности, каким боком что-то причастно к жеванию или строительству, то в случае с «подозрительным» разница между двумя вариантами уточнённого понимания ОЧЕНЬ СУЩЕСТВЕННАЯ, особенно во времена массовых репрессий.
Ещё можно вспомнить пару
«презрительный» —> «презренный»
и подивиться тому, что нет аналогичной пары
«подозрительный» —> «подозренный»
Вообще в «великом и могучем» хватает непоследовательностей и двусмысленностей (короче, недоработок).
Я поискал, как Булгаков использует злополучное слово в других местах того же романа. Оказалось, что по-разному:
«— Гражданин! — опять встрял мерзкий регент, — вы что же это волнуете интуриста? За это с вас строжайше спросится! — а подозрительный профессор сделал надменное лицо, повернулся и пошел от Ивана прочь.»
«— Я извиняюсь, — заговорил он подозрительно, — вы кто такой будете? Вы — лицо официальное?»
«— О, зачем же, это неудобно, — мигом соорудил из двух сучков какой-то подозрительный телефон и потребовал у кого-то сию же минуту прислать машину…»
«— Ни в коем случае не допускаю мысли, — говорил негромко Афраний, — о том, чтобы Иуда дался в руки каким-нибудь подозрительным людям в черте города.»
Получается, что у Булгакова то так, то этак, причём в последнем примере даже затруднительно определить, какой вариант значения имеется автором в виду: контекст недостаточным оказывается для понимания. При использовании слова «подозрительный» поочерёдно в противоположных смыслах надо бы испытывать беспокойство, потому как это шероховатость. И русский язык вполне ведь позволяет эту проблему обходить. Получается, автор поддерживает расхлябанность языка вместо того, чтобы уходить от неё самому и помогать уходить другим. Если уж ставят в словарях на первое место вариант «вызывающий подозрение», то и надо этого варианта придерживаться, иначе будет небрежное отношение к языку, не делающее писателю чести.
Эрнест Миллер Хемингуэй (1899–1961) — американский свихнутый писатель, стиль которого якобы «значительно повлиял на литературу XX века».
Книга ориентирована не только на представителей специальных служб, но также на сотрудников информационно-аналитических подразделений предприятий и политических организаций, на журналистов, социологов, научных работников. Она может быть полезной для любого, кто из любопытства или с практической целью желает разобраться в технологиях аналитической работы или просто лучше понять, как устроены человек и общество. Многочисленные выдержки из древних и новых авторов делают ее приятным экскурсом в миp сложных интеллектуальных технологий.
Книга в систематизированной форме излагает способы защиты от различных вредных факторов. Даются существенные и выверенные рекомендации, для реализации которых не требуется каких-либо особых качеств, усилий, средств. Рассматриваются различные трудности, с которыми может столкнуться каждый. Приводятся необходимые сведения по медицине, технике безопасности, пожарной тактике, биологии, физиологии человека и т. д. Книга предназначена для всех, кто хочет добиться многого, не слишком рискуя, или хотя бы жить спокойно и долго.
Выбор поприща, женитьба, устройство на работу, плетение интриг, заведение друзей и врагов, предпринимательство, ораторство, политическая деятельность, писательство, научная работа, совершение подвигов и другие аспекты извечно волнующей многих проблемы социального роста рассматриваются содержательно, иронично, по-новому, но со ссылками на древних авторов.
Дураковедческое эссе. Апология глупости. Тоскливо-мрачная картина незавидного положения умников. Диагнозы. Рецепты. Таблетки.
Как находить время для приятного и полезного. Как выжимать побольше из своих скудных возможностей. Как сделать лень своим жизненным стилем и поднять ее до ранга философской позиции. Попытка систематизации, осмысления и развития лентяйства. Краткое пособие для людей, ищущих свободы и покоя. Куча очевидных вещей, которые для кого-то могут оказаться долгожданным счастливым открытием. Может быть, некоторые мысли, высказанные в этой книге, вовсе не блещут значительностью и новизной, зато они наверняка отличаются хотя бы полезностью.
Книга Владимира Арсентьева «Ковчег Беклемишева» — это автобиографическое описание следственной и судейской деятельности автора. Страшные смерти, жуткие портреты психопатов, их преступления. Тяжёлый быт и суровая природа… Автор — почётный судья — говорит о праве человека быть не средством, а целью существования и деятельности государства, в котором идеалы свободы, равенства и справедливости составляют высшие принципы осуществления уголовного правосудия и обеспечивают спокойствие правового состояния гражданского общества.
Емельян Пугачев заставил говорить о себе не только всю Россию, но и Европу и даже Северную Америку. Одни называли его самозванцем, авантюристом, иностранным шпионом, душегубом и развратником, другие считали народным заступником и правдоискателем, признавали законным «амператором» Петром Федоровичем. Каким образом простой донской казак смог создать многотысячную армию, противостоявшую регулярным царским войскам и бравшую укрепленные города? Была ли возможна победа пугачевцев? Как они предполагали обустроить Россию? Какая судьба в этом случае ждала Екатерину II? Откуда на теле предводителя бунтовщиков появились загадочные «царские знаки»? Кандидат исторических наук Евгений Трефилов отвечает на эти вопросы, часто устами самих героев книги, на основе документов реконструируя речи одного из самых выдающихся бунтарей в отечественной истории, его соратников и врагов.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.
Для поверхностных авторов он [Станислав Ежи Лец] удобен в качестве источника эпиграфов, потому что у него не надо ничего ВЫЧИТЫВАТЬ, выделять из массы текста, а можно брать готовые хохмы, нарезанные для немедленного употребления. Чистоплотным писателям нееврейской национальности лучше его игнорировать, а если очень хочется ввернуть что-то из классиков, то надо пробовать добросовестно откопать — у Платона, Цицерона, Эразма Роттердамского, Бальтасара Грасиана и иже с ними. Или хотя бы у Баруха Спинозы: тот не стремился блеснуть словесными трюками.
Василий Макарович Шукшин (1929–1974) — харизматическая фигура в советском кинематографе и советской литературе. О Шукшине говорят исключительно с пиететом, в крайнем случае не интересуются им вовсе.
Да, Лев Толстой был антинаучник, и это его характеризует очень положительно. Но его антинаучность обосновывалась лишь малополезностью науки в части построения эффективной моральной системы, эффективной социальной организации, а также в части ответа на вопрос, ЧТО считать эффективным.
Я полагаю, что Сталина в Чехове привлёк, среди прочего, мизантропизм. Правда, Чехов — мизантроп не мировоззренческий, а только настроенческий, но Сталин ведь тоже был больше настроенческий мизантроп, а в минуты благорасположения духа хотел обнять всё человечество и вовлечь его в сферу влияния российской коммунистической империи.