Миг жизни - [3]

Саня Афонин спал. Голова его короткими толчками отваливалась назад. Метелев судорожно глотнул слюну. Шум от приборов, к которому адаптировался слух, сразу стал громче, но постепенно снова приглушился.

«Как в самолете… — подумал Метелев. — Уши заложит, а глотнешь — лавиной накатывается гром моторов…»

Так, сидя, он время от времени глотал слюну, создавая волнообразные накаты шума в ушах, и думал, сколько еще лет будет вот так же переливаться, наползать, заволакивать и топить в себе этот бездушный, уже давно раздражающий гул сотен механизмов и машин, вырабатывающих электроэнергию и вместе с тем безжалостно терзающих души смотрителей своих. Метелев тут же подумал, что все же его работа, труд всей вахты, рождают в душе и чувство гордости за свое дело. Как-никак, а они вахтенные работники электростанций — Прометеи, дарящие людям спасительный огонь… Но все же… Одной этой гордостью сыт не будешь…

Глаза его равнодушно смотрели на спящего Афонина. Боковым зрением он видел, что Валера Сечкин опустил голову к оперативному журналу и был неподвижен. Читать там было явно нечего… Метелев глотнул слюну. Шум работающей станции свежо навалился на него и постепенно утих, заложив уши. Веки отяжелели и самопроизвольно смеживались. Он с усилием открыл глаза. По телу разливалась сладкая сонная истома. Он потянулся и, сильно напружившись, громко вздохнул. Сечкин не обратил внимания. Афонин крепко спал.

От небольшого взбадривания в голове у Метелева прояснело. Он намеренно громко отодвинул стул. Встал. Афонин даже не вздрогнул. Сечкин вяло повернул голову в его сторону. Метелев зычным голосом крикнул:

— Ну, я пошел в обход по рабочим местам! Буди Саню!

Лицо Сечкина было подпухшее, красное, с мелкими крапинками жировичков на скулах.

— Я ему сейчас дам! — вскричал Сечкин. — Дрыхало! Бонапарт на Святой Елене! Приспособился!..

Он вскочил, быстрыми мелкими шажками подошел к Афонину и с видимым удовольствием отвесил по его черепу звонкого, увесистого щелбана. Проскочил дальше к сейфу, дрожащей рукой налил из графина газировку, судорожно выпил и вытер рукавом рот. Несколько спокойнее прежнего произнес:

— Иди, Виталий Иванович. Будь спок, этот гусь больше не заснет…

Между тем Саня Афонин вскочил, потирая ушибленное место на плеши. Прядь с затылка, которую он зачесывал на лоб, свалилась и смешно загнулась на воротник.

— Ты что? — спросил он Валеру Сечкина несколько смущенно. В зрачках его сияли огоньки свежего, отогретого сном задора.

— А ничего! — задиристо ответил Валерка. — Нечего отсыпаться за чужой счет. Ты думаешь, тут нанялись за тебя сторожить? Ты эксплуататор по натуре, Саня…

Сечкин пробежал, сел за пульт, нервно потряс пачкой «Дуката», в которой колотилась одна сигарета. Достал, отломил половину, закурил.

— Так уж и эксплуататор… — сказал Саня Афонин примирительно и сел за стол.

Метелев смотрел на него и думал, что теперь он не заснет. Лицо розовое, отоспавшееся, глаза ясные, веки по-здоровому припухшие. Словом, огурчик…

— В обход? — спросил Саня бодро.

— В обход.

— Ну давай, — сказал он, энергично перелистывая оперативный журнал с записями месячной давности.

2

Метелев открыл пружинящую, металлически визгнувшую железную дверь и прошел на тыльную сторону щита операторов. Мерно гудели лампы и полупроводники самописцев. От них пахло теплом, застарелой пылью, разогретой приборной краской.

За панелями были окна. В них отражались огни ламп дневного света. На улице ни зги. Метелев прислонился лбом и носом к холодному стеклу. За окном мело. На деревянном столбе туда-сюда болталась лампочка с отражателем, и луч света выхватывал из темноты то справа, то слева вихрящиеся снежинки. На подоконнике с той стороны намело, и языки снега в иных местах наползали на стекло.

Метелев не спеша прошел по полукружию защитового пространства, поднял два окурка с пола, вышел с другой стороны, так же пронзительно взвизгнув железной упругой дверью, и направился по коридору деаэраторной этажерки (группа помещений, где установлены деаэраторы, удаляющие газ из воды) в сторону выхода, чтобы пройти вниз, на минусовые отметки условно чистой зоны. Проходя по коридору, пощупал стену. Стена горячая. Остановился. Приложился ухом к стене, крашенной светло-серой эпоксидной краской. Вдохнул ее теплый, немного островатый, какой-то химический запах и четко услышал, как ровно и мощно гудят головки деаэраторов. Спокойно пошел дальше, тяжело шаркая бутсами по довольно уже истертым разноцветным винилхлоридным плиткам. На отметке минус четыре и восемь вошел в длинный кабельный и трубопроводный коридор. Отсюда были входы в электрощитовые, в насосные отделения технической воды, а также в помещение парового ввода, куда подводился пар от резервной котельной для собственных нужд электростанции.

Метелев вошел в насосную. Четыре мощных насоса технической воды звонко гудели. Два стояли в горячем резерве. Корпуса улиток отпотели, и на них поблескивали и кое-где скатывались струйками крупные капли влаги. На мощный гул накладывался едва уловимый шелест перекачиваемой воды. На крайнем работающем насосе пробило сальник, и тонкая струя била в противоположную стену. Метелев подумал, что дежурный сантехник Михайло Крончев не докладывал ему о пробитом сальнике. Стало быть, или не смотрел при обходе во время приемки смены, или пробило совсем недавно. Он взял лежавшую в углу ветошь, обмотал сальник, вода запуталась в тряпке и тоненькой струйкой полилась в корытце…