Миг жизни - [22]

— Без замера тащить кассету не буду! — строго и официально предупредил меня Тарас.

— И не надо, — сказал я и поднял к его лицу руку с радиометром.

Он недоверчиво посмотрел на прибор.

Вошли в помещение дистанционного пульта. В стене полуметровой толщины свинцовое защитное стекло, сквозь которое хорошо просматривается надреакторная шахта.

Пульт управления с торчащими буквой «г» черными ключами, показывающие приборы, такой же, как в кабине перегрузочной машины, компактный телевизор в металлическом корпусе.

Тарас нажал кнопку. Вначале задергался, но вскоре застыл в неподвижности экран. Изображение четкое. Хорошо видна часть кассеты, попавшая в поле зрения телекамеры.

Позвонил на блочный щит управления Захаркину:

— Кассета над зоной. Следи. Сейчас потянем из воды. Звони на щит дозиметрии Загвоздину — пусть четко зафиксирует показания приборов по центральному залу. «Голая» отработавшая кассета впервые в воздухе… Особенно внимательно проследите сигналы нейтронных датчиков… Ну, и гамма, конечно…

— Бу сделано! — с готовностью ответил Захаркин.

Кладу трубку, а сам думаю: «Датчики-то установлены по стенам центрального зала… Далековато от кассеты… Замер на щите дозиметрии будет неточным…»

Я глянул на Мишу Супреванова. Лицо его было открытым и полным решимости. Глаза горели черным огнем. Я понял его, но с удовольствием подумал, что во мне это же чувство родилось, наверное, на мгновение раньше. А потому — поползу я.

Странно, конечно… Брезгливость, которую я испытывал к «ползучей» радиоактивной заразе — бетта и альфа активности, здесь почему-то улетучилась. Гамма и нейтронное излучения были открытым и серьезным противником, и у любого здорового мужика непроизвольно являлось желание схватиться с ним или, по меньшей мере, не выказать свою трусость. Такой антиядерный задор был хорошо мне знаком и в себе, и в других. Этим в большей степени объясняется и феномен ныряльщика, и многие другие случаи, когда здоровые парни с улыбкой на устах подставляли себя под нейтронный удар.

Но сейчас надо было точно знать интенсивность излучения от кассеты. Это обеспечит моей и другим вахтам безопасную работу.

Перепоручить этот замер Мише Супреванову или Васе Крамерову я не мог. Еще переоблучатся по неопытности. К тому же тут было право первого: я подумал об этом раньше. Стало быть, идти мне.

По выражению моего лица Миша вдруг все понял и вроде стушевался. Потом все же решил проверить и спросил:

— Можно, я замерю?

— Нет! — весело сказал я.

— Почему? — спросил он, и глаза его воспаленно блеснули лаковой чернью.

— Я сам хочу.

Миша улыбнулся, но не удержался и вдруг как-то хрипло, с надрывом засмеялся. Редкие щербатые зубы его показались мне очень белыми и крепкими.

Я потрогал языком нижний левый резец у себя во рту. Он слегка пошатывался.

«Скоро выпадет, — подумал я. — Придется мост ставить…»

— Понял? Я сам хочу…

— Понял, — сказал Миша и, смущенный, отошел в сторону.

— Давай подъем! — приказал я Куркову, приник к окну и приставил радиометр вплотную к стене.

Хорошо было видно, как двигалась вверх телескопическая штанга, поблескивая влажной поверхностью в лучах ртутных ламп. Я давно уже заметил, что появление из-под воды чего-либо всегда завораживает. Смотрю не отрываясь…

И вдруг показалась и стала быстро выдвигаться вверх коричневая от налета продуктов коррозии шестигранная ядерная кассета. Поверхность ее тоже поблескивала и парила. Из черного шланга, прикрепленного к телескопической штанге, на кассету лилась тонкая струя охлаждающей воды.

В этот миг в центральном зале лихорадочно замигали красные сигнальные лампы и словно бы заполнили пространство розовыми аэрозолями.

Не столько слухом, сколько нутром ощутил я, как взревели ревуны. Сквозь толщу монолитной железобетонной стены доносился несильный отзвук рева: «У-а! У-а! У-а!»

Казалось, где-то далеко и надрывно плакал ребенок.

Я посмотрел на радиометр.

«Тридцать семь миллирентген в час… И это сквозь бетон… Многовато для долгой работы… Но ничего… Прикроемся свинцом…»

И приказал Куркову:

— Держи кассету на этом уровне. Я сделаю замер.

Курков ничего не ответил. Лицо каменное. Только еле кивнул.

Миша весь дергался, все порываясь куда-то. Красный свет от мигающих аварийных ламп слабо проникал сквозь защитное стекло и придавал лицам, фигурам людей в белом лавсане и всей дистанционной пультовой розоватый оттенок.

Я понял, что оставлять Супреванова одного нельзя. Не дай бог, проявит еще какую-нибудь неожиданную инициативу. Приказывать ему здесь насчет свинца тоже рискованно. Курков перепугается и сбежит.

Я взял Мишу за плечо, и мы вышли с ним в коридор. Когда немного отошли от двери, сказал ему:

— Иди к своим слесарям, и подтащите сюда несколько кусков листового свинца. Надо экранировать пультовую с радиационно опасной стороны.

— А вы? — спросил он.

— Туда, — сказал я и кивнул в сторону центрального зала, откуда (здесь было слышнее) доносился внушительный рев.

— Мне бы… — заныл Миша.

— Выполняй приказ! — рявкнул я.

Супреванов быстро и как-то обиженно удалился.

Я вышел из глухого коридора и стал подниматься по лестнице, ведущей к центральному залу. Дверь в центральный зал была легкого исполнения. Но зато рядом с дверью имелось массивное утолщение стены, которое и служило защитой. Мы прозвали это утолщение «печкой». Я рывком нырнул под «печку» и сел на пол. Подполз на коленях к краю утолщения. Высунул радиометр.