Миг жизни - [10]

Совсем уже избавившись от чувства близкой опасности, он, прогремев бутсами о рифленку, ступил на площадку, что была на одной отметке с входной дверью в бокс. Понизу протянуло сквознячком, и он ногами ощутил прохладу. Еще раз, будто внутренне включив слуховой аппарат, прослушал характер шума.

«Шум хороший… Здоровый шум полной мощности…»

Он выскочил в коридор словно из парилки в холодный предбанник. С трудом стронул с места и закрыл защитную дверь. Завернул барашки. Все тело казалось необычайно легким. Он двинулся вниз, на нулевую отметку. По дороге заглянул в каморку аппаратчика спецхимводоочистки. Там горел свет. Никого не было. Оперативный журнал раскрыт. Аккуратным почерком сделана запись о приеме смены и работе оборудования. Метелев перелистнул несколько страниц назад, прочел, расписался на полях.

Послышался шум тяжело ступающих по ступеням ног. Вскоре вошел аппаратчик Семенов. Лицо бледно-розовое, глаза прозрачно-голубые с прищуром, ничего не выражающие. Метелева вначале поражало это, но потом, когда он узнал, что Семенов в прошлом милиционер железнодорожной милиции, понял, что это профессиональное.

Весь в испарине, широко открыв рот, аппаратчик часто дышал. Взгляд был какой-то потусторонний. Затем он сделал несколько глубоких вдохов и сказал глуховато:

— Дыхания не хватает… Воздуха…

— Что такое?! — встревожился Метелев и подошел вплотную к Семенову.

Тот влажной вяловатой рукой взял его руку и приложил к своей груди. Метелев ощутил странно-непривычное тепло чужого тела и почувствовал тупые, очень редкие толчки в ладонь сердца Семенова.

— Брадикардия… — сказал тот тихо и сел. — Веришь, нет, Виталий Иванович? Грипп на ногах перенес — и осложнение на сердце… — он снова судорожно и глубоко вздохнул. — Сам виноват… Теперь вот бициллин колют… — Заметив встревоженное лицо Метелева, сказал: — Ничего… Сейчас пройдет… Решил подняться на пять маршей пехом… По старой привычке… А оно у меня теперь не любит перегруза…

Глаза его все еще ничего не выражали. Он то отводил их в сторону, то снова глядел на Метелева, и тот не замечал в них ни страдания, ни страха.

— Как дела? — спросил Метелев мягко.

Лицо Семенова приняло озабоченное выражение.

— Сто шестьдесят восьмой клапан, — сделал несколько глубоких вдохов. — Продувка реактора… Усилилась течь по разъему… Ы-ы-х… Пытался подтянуть гайки — ни черта не вышло… Ы-ы-х… — он улыбнулся. В глазах слегка вздрогнули тени. — Измазался вот по уши. Тысяч сто пятьдесят, наверное… — он встал и подошел к ТИСу. — Ну вот, двести пятьдесят тысяч по бетта… — он снова улыбнулся. В глазах появилось смущение.

— Иди мыться, — сказал ему Метелев. — Переоденься из аварийного запаса… Зря трогал клапан-то… — И с раздражением подумал об этой, почти постоянной, течи на линии продувки реактора.

Семенов взял ключи и сел на стул. Глубоко вздохнул, но вдох был спокойней прежнего.

— Надоела эта течь, Виталий Иванович… Хотел как лучше…

Метелев вынул из нагрудного кармана Семенова дозиметр с оптической шкалой и посмотрел на свет.

— Шестьдесят миллирентген, — сказал он задумчиво. — Три палки схватил, дружище… Не одобряю…

Семенов махнул рукой.

— Сколько энтих палок уже нахватано, Иванович… Не пересчитать… — он улыбнулся и уже спокойно вздохнул.

— Полегчало? — спросил Метелев.

— Да… Видишь, Виталий Иванович… Месяц прошел, как сердце у меня спортилось… В душе ношу изумление такое… Веришь, нет?

Метелев ощутил неловкость от неожиданного прилива откровенности аппаратчика. Увидел, что веки у Семенова стали красными, а светло-голубые глаза потемнели до синевы.

— Жена изменилась ко мне… Раньше Наталку из детского сада волок на плечах четыре квартала — хоть бы хны… А теперя, видишь, чихаю. Себя еле донес… А она… Даже и не скажешь сразу в чем… Вот… Будто смотрит со стороны на меня. Как на чужого… А?.. Аж диковинка какая-то в душе от такого взгляда. Будто я мертвец не мертвец… А? Чудно как-то… Иной раз так злоба подкатит, аж душно станет. Ах, ты думаю, лапушка моя, уже примеряешься — скоро ли копыта откину? На-кось! — Семенов ткнул кукишем себе меж колен. Глаза побелели, вспыхнули яростью. Но тут же устало потухли. — Обидно, — добавил он и как-то весь сник.

— Зря ты, Анатолий, — сказал Метелев. — Это у нее удивление и, может, боль за тебя — был один и стал вдруг другой, а врать она, видать, не может у тебя…

— Может, оно и так… — задумчиво сказал Семенов, и в глазах его дернулась шторка теплоты. Он деланно бодро встал. — Ну, я пойду помоюсь, Виталий Иванович.

Метелев поглядел ему вслед. Семенов шел шаркающей походкой, удаляясь по коридору. Плечи обвисли, и во всем его облике видны были вялость и нездоровье. И какая-то задумчивость над своим, нежданно упавшим на него новым качеством.

Метелев присел на стул и, поставив ПМР на пол, подумал, что зря он затеял этот замер, что давно он весь этот тракт облазил и наизусть помнит гамма-фон на каждом участке тракта основного контура, но тут же улыбнулся и подумал, что хитрит, и что видит себя насквозь, и что сегодняшний обход, как давно уже и все предыдущие, нужен ему не только для того, чтобы исполнить служебный долг и найти еще какую-нибудь неисправность, но и для того, чтобы просто бежать от самого себя, от этого «некуда деться», чтобы не сорваться на злобу, а хуже того — на истерику, не «ободрать» ни с того ни с сего Саню Афонина или Валерку Сечкина, чтобы не опуститься до низости послать все ко всем чертям, когда при всем при том он ясно понимает, как вся их и его работа в общем-то нужна людям. Он сильно, с подвывом, зевнул. Мутная, дурманящая волна сна наплыла на него, медленная истома расслабления проползла по спине, и он, распластав левую руку на столешнице, свалил на нее голову и на мгновение забылся.