Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья - [286]

Еще нелепее (и глубоко порочны) более хитрые построения Струве. Древняя Церковь, утверждает он, разделяла с мучениками опасность. Бывало и так; но ведь это – момент второстепенный. Позднее все Церкви признавали святость мучеников, проповедовавших в далеких языческих землях, а опасностей с ними высшая иерархия, естественно, не разделяла никак. Следуя рассуждению Струве, чтобы иметь право канонизировать мучеников Зарубежный Синод должен бы сперва целиком вернуться в СССР и отдаться в руки палачам! Опять-таки, – какая бы радость большевикам! И какая беда эмиграции, оставшейся бы тогда без духовного окормления! Правда, напрашивается мысль, юрисдикция Экзархата выиграла бы немало, избавившись от могучего конкурента (их соперники были бы затерзаны на Колыме, а часть бы доведена пытками и до отречения), но хочется верить, что и среди духовенства и мирян, приверженных Константинопольскому Патриарху, немного найдется столь бездушных и бесчеловечных фанатиков, чтобы такого желать!

Язвительные взаимные напоминания, в среде духовных лиц, ныне принадлежащих к той или иной юрисдикции, что тот или другой не проявил самопожертвования и стойкости в смутные, безумные годы революции, в том, что они ушли в изгнание, а не в могилу, – есть, в сущности, бросать оскорбление всей старой эмиграции (а отчасти и новой, и новейшей) и возбуждать в ней бесполезные препирательства о том, кто виноват и кто чист от вины. Характерно, что именно подобного сорта надругательства кидали нам, второй волне, в лицо совпатриоты из старой эмиграции и открытые эмиссары большевиков за границей; вы, де, скрывали свои взгляды в СССР, показывали (как они очень любили выражаться!) кукиш в кармане; почему, де, вы не выходили на эстраду и не протестовали громко? То есть, зачем мы, в сталинских условиях, не совершали самоубийства и не облегчали большевикам дело истребления всех их врагов (оказавшихся им потом крайне опасными!). Нет, г-н Струве: всякая борьба с тиранией ведется в подполье или политическою эмиграцией; да и древняя Церковь, к которой Вы апеллируете, была катакомбной (а случалось, и беженской).

Поносить эмиграцию, мирскую и духовную, за недостаток мужества, – недостойно и несправедливо: многие из нее, когда было надо, смело рисковали собой. Да и с нами сейчас (всем известно) люди там, страдающие за свои убеждения; мы имеем право (и даже долг!) говорить за них. Эмиграция затем и нужна, тем и ценна, что воплощает в себе свободный голос России: не надо ей затыкать рот! А верите ли Вы сами, в душе, что освобожденная родина нас дезавуирует и отречется от мучеников, погибших за нее?! Но даже и будь такое, если мыслимо, попущением Божиим, затмение в злой миг национального сознания, все равно наш голос останется голосом правды и выразителем совести подлинной России! Чего нам надо страшиться, это – чтобы нам воспрянувшая отчизна не сказала: «Мы молчали по принуждению; почему молчали вы?».

Зачем, Никита Алексеевич, пытаетесь Вы вызвать никчемную дискуссию о разнице между святыми, умирающими за веру, и героями, умирающими за веру, царя и отечество (каким, безусловно, был Гумилев, какими были Ослябя с Пересветом, Багратион и Колчак)? Мы почитаем память тех и других, но по-разному; точною же мерою праведности ведает лишь Господь, в обители Которого покоев много.

И всуе ссылаетесь Вы на Солженицына. Нельзя, разумеется, ставить канонизацию жертв большевизма в зависимость от неопубликованного еще в целом романа, каким бы замечательным он ни был! Но и то: чем дальше он подвигается, чем дальше из него появляются (в Вашем же журнале, между прочим!) главы, тем более чарующими и благородными встают из них образы наших последних Царя и Царицы, еще далеких от преображения страданием, какое ждало их в конце жизни… Зря Вы стараетесь приобщить большой талант к мелким честолюбивым и властолюбивым интригам, не духовного, а только лишь клерикального свойства!

Нет, таланту свойственно говорить правду, хотя бы и вполголоса, сквозь магический кристалл; и не прозрением ли неугодной Вам канонизации звучат слова Цветаевой:

Это Царь с небесного престола

Орденами наделяет верных?

Да и у далекого от святости Г. Иванова, не овеяны ли сиянием неземного света Царь и:

Наследник, Императрица,

Четыре Великих Княжны?

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), 12 марта 1982, № 1663, с. 2.

N. Struve, «Soixante-dix ans d’émigration russe. 1919–1989» (Paris, 1996)

В связи с ростом интереса к русскому зарубежью в «бывшем СССР» и отчасти в иностранном мире, левый сектор русской эмиграции изо всех сил старается внедрить и у нас на родине, и на Западе, свое представление об истории русского беженства. Даже не столько такой, как он, этот сектор, верит, а такой как ему хотелось бы, чтобы она была. Данная книга – один из примеров.

Отметим, с некоторым сокрушением крайнюю небрежность г-на Струве к фактам. А ведь, – в этом мы согласны со словами Владимира Ильича Ленина, – «факты – упрямая вещь». С изумлением читаем, что И. Л. Солоневич умер в Рио-де-Жанейро! Мы-то всегда думали, будто это произошло в Монтевидео? Описка? Опечатка? Нет: уточнено, что «он умер в Бразилии». Тогда как о поэте Валерии Перелешине, который, тот, действительно переехал из Китая в Бразилию, жил там долгие годы и скончался в Рио-де-Жанейро, говорится, что он «эмигрировал в Аргентину» (заодно слегка перепутана и его настоящая фамилия; Салатко-Петрище превратилось в Салатко-Петрищев).