Дядя Слава знает меру и в потреблении, и в работе, и в отдыхе. За порядком на фирме он следит строго, но не перетруждается. Летом несколько раз уезжает в деревню на неделю, а то и на десять дней. В общем, из сотни комфортных дней за год, около семидесяти он проводит на лоне природы. Купается по два, а то и по три раза в день, ходит в лес за грибами или пострелять уток, лежит в шезлонге под яблоней, пьет квас, почитывает книжки, в основном, детективы, ибо толстыми литературными журналами, по его собственным словам, начитался в армии до тошноты.
Изредка — всего несколько раз за лето — он вдрызг напивается. Идет посидеть со своими деревенскими приятелями, порядочными хозяйственными мужиками, которые уважают его и слушаются, и которым он дарит каждое лето полезные вещи, вроде набора гаечных ключей или даже колодезного насоса. Когда он допивается до того, что падает, его ведут домой. Двое берут его под руки, а один идет сзади и следит, чтобы из карманов дяди Славы не выпали ценные вещи: темные очки, телефон, ключи от машины, с которыми он не расстается никогда в страхе, что сын угонит машину и разобьется. Жена дяди Славы ждет у открытой калитки, и пока они ведут его через огород к дому, идет рядом и ругается; говорит, что они специально спаивают ей мужа из зависти. Деревенские молчат, разводят руками, потом горько вздыхают и уходят, а дядя Слава сидит на крыльце, то закуривая, то падая на бок и заслоняя проход в дом, то призывая жену или сына, чтобы подержали его, пока он будет писать.
Отдохнув как следует, но не доводя себя до закисания, дядя Слава уезжает. Обычно, в субботу, чтобы не попасть в пробки у Москвы. Дядя Слава гордится тем, что режим работы позволяет ему избегать пробок. Рано утром в понедельник он собирает подчиненных на совещание, и все, все, все у них вызнает. Как правило, выясняется, что работа шла в обычном режиме и никаких сложностей не предвидится. Отпустив работников, дядя Слава ходит по залу, рассматривает товары, заговаривает с продавцами о том, о сем, спускается в подсобку, выкуривает по сигаретке с завскладом, поднимается в офис, пьет чай с бухгалтершами, выходит на улицу, в ближайшем ларьке "Роспечать" покупает газеты, возвращается в просторный личный кабинет, с телевизором, двумя креслами и обширным диваном, и полдня читает о последних событиях.
Дяде Славе не о чем беспокоиться, ведь доход он получает от сдачи помещений огромного здания в аренду. Магазин спортинвентаря убыточен уже многие годы. Если закрыть его сегодня же и сдать освободившуюся площадь, прибыли возрастут. Правда, ненамного, потому что за прошедшие годы магазин сжимался многократно, и уменьшился уже в пять раз. Но дядя Слава за свой магазин упорно держится: директором фирмы быть солидно, это тебе не просто собственник помещений. К тому же фирма означает, что есть подчиненные, которыми позволено распоряжаться, иногда покричать на них, иногда погрозить увольнением. Собрать на совещание, обсудить последние новости, позвонить с дачи в шесть утра воскресенья и потребовать доклада. И потом, в магазине работают почти исключительно те люди, которые были подчиненными дяди Славы еще на закате Союза. Все они знают друг друга по двадцать лет и уважают, нет, любят дядю Славу. Любят как бессменного лидера, с уходом которого они лишатся того, к чему так привыкли, самого главного, что есть в жизни человека — уютной кормушки; работы, где можно целыми днями играть в компьютер, пить водку в подсобке, просто спать; главное — вовремя прийти и уйти, да и это, в общем, не обязательно. Дядя Слава ценит любовь подчиненных. Он заботится в первую очередь о том, чтобы дружный коллектив не распался, и только затем о финансовых показателях. Например, он не спешит реформировать процесс продаж и ставить новые кассовые аппараты, потому что работники привыкли работать по старинке. Так что в его магазине до сих пор есть металлические штырьки, на которые надо насаживать чеки. Благодаря дяде Славе, недалеко от Садового кольца, в хищном капиталистическом окружении уже почти двадцать лет остается невредим заповедный осколок великого Советского Союза.
Я завидую простым парням, которых чудовище-город все пытается перетереть в своем зеве, и никак не перетрет. Мне кажется, угрюмая повседневность пропитывает их терпким привкусом, который делает каждую проживаемую минуту желанной, восхитительной.
Вот, например, два работника автосервиса, Гена и Серега, обоим к тридцати. Я им завидую жгуче, хотя созерцал их не дольше двадцати минут, и что узнал о них, должно вселять в душу страх и пробуждать жалость.
Однажды в декабре, поздно вечером отчим поехал сдавать запасную машину, старую "Тойоту Авенсис", в знакомый автосервис, и взял меня с собой. Пока эвакуатор дожидался у закрытых ворот, мы зашли на проходную, унаследованную автосервисом от какого-то МУПа советского времени. Здесь была оборудована стойка и мини-магазин. Сонный парень, вяло пощелкивавший мышью, совмещал в себе функции дежурного и продавца. Он крикнул что-то в коридор позади, и к стойке вскоре подошел мастер, не то Гена, не то Серега, я так и не запомнил, кто из них кто, уж больно они были похожи.