Мифологические персонажи в русском фольклоре - [4]

Шрифт
Интервал

Попытку разграничить отдельные виды устной несказочной прозы сделал С. Н. Азбелев. Как и многие исследователи, предание он определяет как «созданный устно, имеющий установку на достоверность эпический прозаический рассказ, основное содержание которого составляет описание реальных или вполне возможных факторов». Коренное отличие предания от легенды, также имеющей установку на достоверность, он видит в том, что «основным содержанием легенды является нечто необыкновенное» >11>.

Однако предание и легенда не столько отличаются «обыкновенностью» или «необыкновенностью» своего содержания, сколько направленностью своей информации, своей функцией. Предание стремится прежде всего сообщить факт, его основная функция познавательная. Особенность эта явно выступает в историческом предании, но заметна и в этиологических и других его видах. Легенда же, сообщая необыкновенный факт, стремится поучать; идеализируя своих героев, призывая подражать им, она утверждает их святость, подвижничество или героизм. Основная ее функция — дидактическая. С. Н. Азбелев считает, что к легендам «фактически относятся и многие былички»>12>. Но вряд ли, на наш взгляд, следует дробить былички на части и отрицать самостоятельность их

Нін ж.пірл. Кроме легенд и преданий к тому же ми \\ іи*і:кд:к)чной прозы относятся и другие жан-

* (и ди них и суеверные рассказы, основанные на ипритных верованиях, которые целесообразно оп~ |н іглмть народным термином «быличка», более і < t'tii ы м, чем «бывальщина» или «досюльщииа», hп і нI)і.кг в народной практике суммарно обозначали |і.і шообразные повествования — предание, были чк\ и легенду.

t іім термин «быличка» сравнительно недавно, ін 11 и полвека тому назад, был введен в научный і*іи»і»і»т. Это народное слово по значению своему ічп «ко или даже равнозначно приводимым в «Тол-і< * »ін >м словаре живого великорусского языка» I' II. Даля терминам «бывалка, бывальщина, і»ылипа», определяемым как «рассказ не вымыш-ч ПІИ.ІІІ, а правдивый», иногда вымысел, но «сбы-іпчныіі, несказочный». Слово «быличка» было под-і mui.uio братьями Б. и Ю. Соколовыми у белозер-і ыіх крестьян, использовано и прокомментировано и п шестном сборнике >14 и с их легкой руки вошло в иIііік гику русских фольклористов, которые стали \ in>греблять его как синоним терминов «предание»,

чі генда», «бывальщина»>15. Б. и Ю. Соколовы от-мі ч.иот, что термин «быличка» белозерскими кре-і шинами обычно прилагается «к небольшим рас-

• і*.і мм о леших, домовых, чертях и чертовках, по-'упернцах, колдунах — одним словом о представи-и *их темной, нечистой силы» >16. Они подчеркивают і іік характерную черту «так называемых быличек», чні н них «рассказ не утратил еще в народном соз~ імиіш вероятия», и сопоставляют «былички» с то-і дественными, по их словам, «бывальщинами» и

мм юльщинами», опубликованными в вышедшем и» несколько лет до «Сказок и песен Белозерского і |і.іж» сборнике Н. Е. Ончукова «Северные сказ-ыі*. «Между совершенно реальными рассказами, характеризующими быт Севера,—писал Н. Е. Ончу-і * т. есть рассказы из области чудесного, преиму-

♦ •ММ 9 ттш

>1 /». и /О. Соколовы. Сказки и песіш Белозерского края.

М., 1915, стр. XXXIX—XLV, LVIII—LX.

>1 // Г. Богатырев. Фольклорные сказания..., стр. 59—80.

>1,1 /». и Ю. Соколовы. Сказки и пеенн..., стр. LVIII.

Щественно касающиеся верований в невидимым мир, злых или безразличных к человеку духол, чертей, леших, водяных и проч.»>13> Он подчеркивал, что рассказчики не делают разницы между ними и реальными рассказами, а «выдают их также за несомненно истинное происшествие»>14>. Указывая на местный характер этих рассказов, на их приуроченность к определенной местности и конкретным лицам, Н. Е. Ончуков отличал их от обобщенных рассказов о тех же фантастических существах, не имеющих, однако, такого точного приурочения, т. с., по принятой им терминологии, от бывальщин и до-сюльщин, которые, по его мнению, легко становятся легендами или сказками. Таким образом, Ончукои выделял как самостоятельную категорию устной прозы те рассказы, которые Соколовы называли быличками, и разграничивал их (но не отождествлял, как предлагали Соколовы) с близкими к ним бывалыцинами и досюльщинами. Такая дробность классификации суеверных рассказов для изучения специфики отдельных категорий устной прозы представляется целесообразной. Термин «быличка» соответствует понятию суеверный меморат (Glaubensmemorat). От бывальщины, досюлыци-ны, предания, т. е. фабулата или фикта, быличка отличается своей, условно говоря, бесформенностью, единичностью, необобщенностью.

Поэтому при изучении русских суеверных рассказов должны быть выделены, с одной стороны, былички, с другой — бывальщины о демонических существах — оборотнях, мертвецах, привидениях, чудесных кладах, колдунах и т. д. Эти рассказы делятся на тематические циклы. Например, былички и бывальщины о демонических существах— на рассказы о духах природы, о домашних духах и о чёрте. Первые (о духах природы) в свою очередь делятся на рассказы о лешем, водяном и русалках, горных духах и т. д. Вторые (о домашних духах) — на рассказы о домовом, овиннике, баннике и т. д. Составляя как бы отдельные


Рекомендуем почитать
Коды комического в сказках Стругацких 'Понедельник начинается в субботу' и 'Сказка о Тройке'

Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.


«На дне» М. Горького

Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.


Словенская литература

Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.


«Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века

«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.


Сто русских литераторов. Том третий

Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.