Мифологические персонажи в русском фольклоре - [3]

Шрифт
Интервал

>.

Большинство исследователей в настоящее время делит народную устную прозу на два основных вида, каждый из которых представлен группой жанров. В одном из них преобладает эстетическая функция. Жанрам этого вида присуща в той или иной мерс осознанная их исполнителями установка на художественный вымысел. Это характерно для всех иидов сказок, для шванков, анекдотов, небылиц. Для другого же вида, также представленного группой жанров (бывальщины, предания, легенды, былички), характерна установка на достоверность. !~)то подчеркнуто фактологические информации, основная функция которых, независимо от степени их художественности, познавательная.

«Разница между этими двумя видами народной прозы,— отмечает В. Я. Пропп,— не формальная, ею определяется иное отношение к действительности как объекту художественного творчества, эстетические нормы этих двух видов прозы глубоко различны» >6.

Говоря об особенностях жанров, составляющих большую группу несказочной прозы, исследователи дружно отмечают прежде всего второстепенность в них эстетической функции. Например, известный прогрессивный ученый Лутц Рёрих из ФРГ, автор фундаментальных работ о сказках и преданиях, в своем методическом очерке о немецких преданиях утверждает, что «поскольку предание прежде всего является фактологической информацией, а не художественным произведением, поскольку рассказчик не осознает особенностей его формы, то оно не имеет и своего особого стиля, т. е. не имеет твердых жанровых признаков» >7.

Австрийский исследователь Леопольд Шмидт также считает, что нет оснований говорить о форме, стиле, жанровых особенностях преданий, так как таковых не существует. «Предание,— отмечает он, сводится к одному только содержанию» >8. К этому отрицанию эстетического качества в несказочной прозе и в сущности ее «права» именоваться фольклорным жанром в какой-то мере близка и точка зрения советского фольклориста Л. И. Емельянова. Предания и близкие к ним по установке жанры он выделяет из всей массы устной прозы «по признаку стихийного участия художественного элемента в отражении действительности при ярко выраженной независимости этого отражения от задач художественности». Рассказчик предания, по его мнению, в отличие от сказочника или певца, «не имеет других критериев и норм, кроме норм достоверности»>9.

>0В. Я. Пропп. Жанровый состав русского фольклора, стр. 60.

>7Lulz Rohrich. Die deutsche Volkssage. «Studium Generale», 1958, N 11, S. 664—691.

>8L. Schmidl. Die Volkserzahlung. Berlin, 1963, S. 108.

>9Л. И. Емельянов. Проблема художественности устного рассказа. «Русский фольклор. Материалы и исследования». V. М.—Л., 1960, стр. 254.

< редп жанров, для которых характерна установил іі.і достоверность, есть такие, как, например, бы-111>11к11 пли легенды, содержание которых по суще-

• і и\ отличается крайней фантастичностью. Героями их выступают мифические существа. Однако это in- «-оставляет принципиального отличия их от исторических преданий, повествующих о действительных событиях прошлого и реально существовавших людях. Предания, легенды, былички — хотя и разные жанрьг, но по характеру информации они hi носится к одному и тому же виду устной прозы.

К.ікіім бы недостоверным ни было событие, о ко-інром говорится в предании, каким бы неправдопо-міопым ни было повествование о жизни и чудесах

• пятых или рассказ о леших, русалках и волшебных илидах, рассказчик преподносит это как сообщение, случай, событие, известные целому коллекти-іі \ р свидетелем которых был он сам, его знакомый, родственник, попутчик или случайный собеседник.

111 hi этом рассказчик обычно всемерно подчерки-іыет истинность, достоверность своего сообщения.

I Ісдаром для этих видов устной прозы характерны і < ылки рассказчиков на авторитет коллектива («все т.пот», «все говорят») либо отдельных свидетелей ( оіч-ц сам видел», «дед говорил» и т. д.).

Каждый из повествовательных жанров имеет і ной круг тем, сюжетов, свою структуру, основное к.е отличие их состоит прежде всего в характере ин-фмрмации, в функциональных особенностях, прин-|і щепальных соотношениях с действительностью.

I Імсшю это дает основание относить определенный і.апр к тому или другому виду устной прозы.

( ледует, конечно, помнить о наличии периферийных явлений, в которых сосуществуют признаки разных видов, а также иметь в виду постоянное и і.шмодействие различных видов и жанров устной ір.ідиции. «Жанры сталкиваются, как льдины во иремя ледохода,— писал В. Б. Шкловский,— они і оросятся, т. е. образуют новые сочетания, созданные из прежде существовавших единств. Это резуль-і*»т нового переосмысления жизни» >10.

II. Шкловский. Повести о прозе, т. II. М., 1966, стр. 266—

ІЫ.

Однако наличие периферийных, промежуточных произведений не опровергает самих принципов классификации, естественно ориентирующейся на типичные, «чистые» явления. Жанры, относящиеся к несказочной прозе, как и разные категории сказок, часто значительно отличаются друг от друга (например, легенды о святых и исторические предания о'народных мстителях) и вместе с тем по своим жанровым особенностям, по своей основной установке они ближе друг к другу, чем к сказке, шван-ку или небылице, т. е. к жанрам другого вида.


Рекомендуем почитать
Данте, который видел Бога. «Божественная комедия» для всех

Тридцатилетний опыт преподавания «Божественной комедии» в самых разных аудиториях — от школьных уроков до лекций для домохозяек — воплотился в этой книге, сразу ставшей в Италии бестселлером. Теперь и у русского читателя есть возможность познакомиться с текстами бесед выдающегося итальянского педагога, мыслителя и писателя Франко Нембрини. «Божественная комедия» — не просто бессмертный средневековый шедевр. Это неустаревающий призыв Данте на все века и ко всем поколениям людей, живущих на земле. Призыв следовать тому высокому предназначению, тому исконному желанию истинного блага, которым наделил человека Господь.


Чехов и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

В книге, посвященной теме взаимоотношений Антона Чехова с евреями, его биография впервые представлена в контексте русско-еврейских культурных связей второй половины XIX — начала ХХ в. Показано, что писатель, как никто другой из классиков русской литературы XIX в., с ранних лет находился в еврейском окружении. При этом его позиция в отношении активного участия евреев в русской культурно-общественной жизни носила сложный, изменчивый характер. Тем не менее, Чехов всегда дистанцировался от любых публичных проявлений ксенофобии, в т. ч.


Достоевский и евреи

Настоящая книга, написанная писателем-документалистом Марком Уральским (Глава I–VIII) в соавторстве с ученым-филологом, профессором новозеландского университета Кентербери Генриеттой Мондри (Глава IX–XI), посвящена одной из самых сложных в силу своей тенденциозности тем научного достоевсковедения — отношению Федора Достоевского к «еврейскому вопросу» в России и еврейскому народу в целом. В ней на основе большого корпуса документальных материалов исследованы исторические предпосылки возникновения темы «Достоевский и евреи» и дан всесторонний анализ многолетней научно-публицистической дискуссии по этому вопросу. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.


Коды комического в сказках Стругацких 'Понедельник начинается в субботу' и 'Сказка о Тройке'

Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.


«На дне» М. Горького

Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.


Бесы. Приключения русской литературы и людей, которые ее читают

«Лишний человек», «луч света в темном царстве», «среда заела», «декабристы разбудили Герцена»… Унылые литературные штампы. Многие из нас оставили знакомство с русской классикой в школьных годах – натянутое, неприятное и прохладное знакомство. Взрослые возвращаются к произведениям школьной программы лишь через много лет. И удивляются, и радуются, и влюбляются в то, что когда-то казалось невыносимой, неимоверной ерундой.Перед вами – история человека, который намного счастливее нас. Американка Элиф Батуман не ходила в русскую школу – она сама взялась за нашу классику и постепенно поняла, что обрела смысл жизни.