Мифологические персонажи в русском фольклоре - [10]

Шрифт
Интервал

>11 ГМЭ, ф. Т, Рязанская губ., корр. Н. Мендельсон, разд.

Ж, п. 200, л. 3.

>12 ГМЭ, ф. Т, Калужская губ., корр. К. Суриапов, отд. Ж,

п. 200, л. 21.

>13С. А. Токарев. Религиозные верования..., стр. 79.

щ I и иiii давали основание для установления парал-нм и н этиологическом материале, связанном с шин \ и гелем лесных зверей» >14. Каковы бы ни были in іммі представлений о хозяине леса, покровителе ніпі.іх ілверей, образ этот может быть назван "■ничьим, поэтому разнообразные по времени м• і пшкпопсния и по жанру рассказы о лешем в и* к»пн>- своей действительно могут быть отнесены . і|м ішгшиим видам народной прозы>Іг’. Дошед-іііи» л;ѵ до нас лишь в поздних записях восточно-

■ инкские рассказы о лешем несут в себе, паря-і глухими отзвуками древнейших представлении, преимущественно черты более поздних эпох. I * ли мы сопоставим с русскими рассказами о

• шгм суеверные мемораты и фабулаты белорусов мфаинцев, мы не удивимся их чрезвычайной шн тети друг к другу — она объясняется общ-

.......... народных верований, условий жизни,

I 1 Мітуры. Близок лисуну или лисовику — пастырю інімѵои — в украинском поверье и образ югославян-

• ■пни волчьего пастыря, а оба в той или иной ме~ ін * чодиы с русскими поверьями о св. Юрии или м*іічм'М пастыре Егории. Однако суеверные рас-

• іін и>1 не только южных и западных славян, но и

■ 11\ гіітс народов отличаются от русских и друг от і|»ѵга только конкретными образами, ситуациями, аксессуарами, но отнюдь не самим своим сунн і том, не характером своего "соотношения с и іі< тнительностью и не жанровыми свойствами. Пі г .ми рассказы глубоко родственны друг другу и * илу типологической их общности: не только нргдпосылки возникновения суеверных рассказов, н». и их функция, сфера их бытования совпадают, •имода и совпадение основных закономерностей ич « труктуры. Существенно и наличие среди них пп. называемых бродячих сюжетов. Конечно, общий» м> :гга не исключает их национального своеоб-,ііі «ни. Мордовская вирява, немецкие моховые і пфѵшки (Moosweibchen), югославянский волчий п*п гьціь, русский леший при множестве общих черт

/ Uithrich. Die Sa^en vom Herrn der Tiere, S. 349.

1\іМ же.

обладают характерными, неповторимыми особенностями. Близость друг к другу, даже общность демонических образов, живущих в представлении разных народов, не лишает их национального своеобразия: каждый из этих образов имеет свои особые черты, рассказы о нем отражают жизнь и быт того или другого народа.

Русские рассказы о лешем пользовались исключительно широким распространением. Собиратель П. Птицын отмечал, например, что в Орловской губернии «ходит масса рассказов про леших» >1С.

Корреспондент Тенишева из Калужской губ. сообщал, что «леший живет во всяком большом лесу». «Существует 'много рассказов среди мужиков кого, когда и как леший пугивал»,— писал корреспондент ,из Вологодской губернии >17.

Рассказы о лешем — яркая страница именно русского фольклора, отмеченная особенностями народной прозы, особенностями, раскрывающимися в комплексе их жанрового состава, ассортимента сюжетов, характера тем, образов, повествовательных приемов, бытовых деталей.

Поверия о происхождении духов стихий сходны у всех восточных славян (большей частью в рассказах говорится о том, что лешие и русалки — это проклятые люди или заложные покойники). В отдельных, явно поздних по своему происхождению повествованиях, являющихся уже постулатом живущих в сознании народа представлений о демонических существах, это проклятые богом «у зачатия свету надоевшие ему своими приставаньями ,,нехрещеные“» >18 или же низвергнутые богом с небес ангелы («Они так стремительно летели вниз, что всюду падали на крыши домов, в леса, в воду, и где какие упали, так и остались. Те духи, что попадали на дома, стали называться домовыми, что

>10 ГМЭ, ф. Т, Орловская губ., корр. П. Птицын, разд. Ж, п. 200, л. 1.

>17 ГМЭ, ф. Т, Вологодская губ., корр. П. И. Васильянов-ский, разд. Ж, п. 200, л. 1.

>18В. Н. Добровольский. Смоленский этнографический сборник, ч. 1. СПб., 1891, стр. 87—88, Nq 20.

и \ѵі л лешими, что в воду — водяными») >19. Не-шгшш позднего происхождения рассказы о том,

* н Лд.ім постеснялся показать богу целую ораву ниих дггсн и часть из них спрятал. Эти спрятанные " in < делались силой темной: хозяевами по.домам,

........ по лесам, полевыми по полям, водяными

им ііод.ім, где которому бог жить произвел» >20.

I Ijiiim*денные рассказы были единичными, бо-•іі р.нцространенным стало представление, что иіit**—это проклятые люди, чем определялась и ни (пиюморфность их образа.

>I >шиаііия внешнего вида лешего и его поведении, д.ишые исследователями уже в XVIII в., нидгигрждаются точными записями XIX — иача-і.і \Х в. и теми рассказами, которые встреча-inn и кое-где и до сих пор.

мчисго рога, козлячьи _ног_и (недаром он і іиічіп» и рядом выступает как нечистый, как |.,н). Он меняет £рст в зависимости от того, идет чі ми пп лесу,—-тогда он вровень с самыми высо-і ими дгревьями, или по лугу,— тогда он вровень і і |мшш. Иногда образ этот приобретает неожи-мнні.іг конкретные детали: «Сама, батюшка ты ■•«и. пидела, такой большущий, пребольшущий. Ill'пп.! на нем большенная такая, широкая»


Рекомендуем почитать
Коды комического в сказках Стругацких 'Понедельник начинается в субботу' и 'Сказка о Тройке'

Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.


«На дне» М. Горького

Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.


Словенская литература

Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.


«Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века

«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.


Сто русских литераторов. Том третий

Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.