Миф о русском дворянстве: Дворянство и привилегии последнего периода императорской России - [58]

.

Таким образом, во второй половине столетия процент дворян в гражданской службе, вероятно, немного уменьшился; процент же дворян в офицерском корпусе уменьшился значительно. Из-за замедлившегося темпа расширения численности офицерского состава и удлинения среднего срока службы возможности выслуги для офицера были сужены. Не приходится сомневаться, что эти факторы в куда большей степени объясняют умаление служебной роли дворянства, чем те, на которые ссылается Мэннинг: относительный упадок кавалерии (предпочитаемой дворянством) и возвышение роли артиллерии (якобы презираемой дворянством), а также повышение расходов, которых требовала служба в гвардейских и кавалерийских полках^{329}. Приведенные в таблице 20 данные показывают, что 77% дворян-офицеров в 1895 г. служили в частях, не являвшихся ни гвардейскими, ни кавалерийскими, и что только в артиллерии служило почти такое же количество дворян, как в гвардии и кавалерии, вместе взятых.

В случае гражданских ведомств сходную картину дает статистика числа чиновников-землевладельцев — хотя здесь в большей степени приходится полагаться на оценки, чем на надежные данные. В период между 1853 и 1902 гг. число чиновников-землевладельцев возросло от 21—24 тыс. до 44—48 тыс. человек, т.е. почти удвоилось. В рядах офицерского корпуса в 1864 г. число землевладельцев, по подсчетам, составляло 4500— 5200, а в 1903—1904 гг. — всего лишь 3400, т.е. снизилось примерно на 30%. Если предположить, что все чиновники-землевладельцы являлись дворянами (предположение бесспорно верное в канун освобождения крестьянства и весьма близкое к реальности в конце столетия), получим, что в Европейской России число дворян-землевладельцев, состоявших на службе по гражданской части, составляло от 18 до 24% в 1864 г. и от 40 до 51% в 1902 г. Для офицерского корпуса аналогичные оценки дают 4—5% в 1864 г. и 3—4% в 1902/1903 г. Если ввести поправки на ранние отставки, получим для 1864 г. оценки — 36—72% для гражданских чиновников и 8—15% для офицеров. Как и в случае взрослых дворян мужского пола, процент дворян-землевладельцев на гражданской службе сократился умеренно, а на военной — очень сильно.

Из приведенных выше расчетов можно с достаточным основанием заключить, что в начале 1860-х гг. в Европейской России большинство и даже, пожалуй, три четверти взрослых дворян и примерно столько же дворян-землевладельцев в тот или иной период своей жизни отдали дань государственной службе. К концу столетия только 40% дворян и примерно 50% дворян-землевладельцев связывали себя с государственной службой. За эти четыре десятилетия число дворян, пригодных к несению службы, существенно выросло, а число дворян-землевладельцев значительно сократилось. Отсюда ясно, что, несмотря на падение удельного веса дворян среди государственных служащих, и прежде всего среди чиновников, ни дворяне в целом, ни дворяне-землевладельцы не отказались от своей исторической роли — служения государству.

Дворянские традиции служения государству сохранялись, но времена, когда почти каждый дворянин одновременно владел землей и имел чин, даваемый за службу государству, были живы только в умах сословников. В 1867 г. в Европейской России 36—38% взрослых мужского пола дворянского происхождения состояли на службе, две трети из них не имели никакой земли, а подавляющее большинство остающейся трети владели незначительными поместьями, в которых появлялись редко. В другой группе от 14 до 22% дворян постоянно проживали в своих поместьях[79]. Таким образом, 50—60% взрослых дворян мужского пола все еще исполняли традиционные роли — служили государству и владели землей. Однако эти роли, которые в XVIII и в первой половине XIX в. обычно совмещались одними и теми же людьми, теперь исполнялись исключительно дворянами, которые были либо землевладельцами, либо государственными служащими или офицерами, но не тем и другим одновременно. Почти все, кто делал карьеру на государственной службе, были так же отрезаны от традиционного образа жизни дворянства, укорененного в землевладении, как и те (чуть не половина всех дворян империи), кто нашли для себя роли, не имеющие ничего общего с теми двумя функциями, с которыми дворянство исторически отождествлялось.

Эти новые роли образовались во второй половине столетия в результате экономического и социального развития России в сферах свободных профессий, искусства, коммерции и промышленности; одна из новых ролей — революционера — появилась в результате политической косности России. Особенно велико было участие дворян среди нового профессионального класса, быстро расширявшегося после 1860-х гг., — ученых, инженеров, юристов, врачей, учителей, профессоров, журналистов, литераторов и пр. В выборке 1880 г. из 826 университетских профессоров 18% были сыновьями потомственных дворян^{330}. По данным городской переписи населения Москвы за 1882 г., около 3000 дворян (14—15% от всех материально самостоятельных потомственных дворян) работали в свободных профессиях^{331}. Об этом рассуждает один из второстепенных персонажей в романе Толстого «Анна Каренина», действие которого происходит в 1870-е гг. Этот оставшийся безымянным отставной армейский офицер, живущий на земле помещик, которого Левин встречает на губернском дворянском собрании. Традиционный дворянин, он не видит в будущем места для таких, как он. Его сын «не имеет никакой охоты к хозяйству. Очевидно, ученый будет. Так что некому будет продолжать»