Миф о русском дворянстве: Дворянство и привилегии последнего периода императорской России - [51]

.

Начиная с 1894 г. городская недвижимая собственность, принадлежащая и личным, и потомственным дворянам, облагалась налогом дворянскими обществами, а не муниципалитетом города, в котором эта собственность находилась. Сходным образом Николай II решил вопрос с правами на выморочную городскую собственность — в 1898 г. потомственных дворян и в 1902 г. личных^{285}.

Получение дворянства через землевладение

Отделение потомственного дворянства от личного и дальнейшее затруднение получения чиновниками потомственного дворянства — все это были отрицательные методы укрепления традиционной связи первого сословия с землевладением. Положительный подход заключался в том, чтобы возводить в звание потомственного дворянина тех представителей низших сословий, которые обладали значительными земельными владениями. С 1860-х гг. появилось много проектов того, как воплотить эту идею на практике, причем в царствование Александра III многие из этих проектов предлагались дворянскими обществами. Как комиссия Танеева в 1885 г., так и первое совещание предводителей дворянства в 1896 г. рекомендовали разрешить дворянским обществам обращаться в правительство с ходатайствами о приписании к дворянству землевладельцев, проявивших свою полезность для сельского мира, наличие определенных внутренних достоинств и владеющих в течение длительного срока обширными земельными владениями^{286}.[69]

За идеей возведения богатых землевладельцев в дворянское достоинство стояла насущная, с точки зрения защитников привилегий, задача — остановить и даже обратить вспять процесс сокращения числа дворян-землевладельцев. Пазухин, например, был обеспокоен тем, что даже при изменении правительственной политики по отношению к привилегиям численность поместного дворянства в некоторых районах настолько уменьшилась, что «без притока в его среду новых сильных элементов» дворяне не смогут выполнять роль верных слуг отечества и надежных защитников крестьянства. Говоря о «новых сильных элементах», он имел в виду богатых землевладельцев, которые жили, как подобает дворянам. Анонимный защитник привилегий спустя несколько месяцев после статьи Пазухина, в том же «Русском вестнике» повторил тот же аргумент и прибавил следующее соображение: возможность стать дворянином будет поощрять землевладельцев жить, как положено благородным людям, и участвовать в общественно полезной деятельности. Другой сословник, В. Лясковский, защищал это предложение, аргументируя тем, что, «когда была служба, она же была и тем естественным путем, которым достигал дворянства разночинец»; но государственная служба, за возможным исключением принадлежности к офицерскому корпусу, перестала быть монополией дворян или жизненным занятием большинства из них. А поэтому логичней было бы, чтобы именно владение землей, а не служба государству определяли статус дворянина и получение им дворянского звания. В любом случае, собственник, живущий в имении, которое принадлежало нескольким поколениям его семьи, будет иметь намного больше общего с дворянами-землевладельцами своего края, чем с рожденным и воспитанным в городе чиновником^{287}.

Другую линию аргументов выбрало значительное большинство Особого совещания 1897 г., которое утверждало, что деятельность в земских учреждениях и другие формы активного участия в жизни сельского мира являются одной из форм служения государству, а потому и должны считаться достаточным основанием для возведения в дворянство. Оценку такой службы следует поручить дворянским собраниям, располагающим для этого куда лучшими возможностями, чем какие-нибудь санкт-петербургские чиновники. Военный министр А.Н. Куропаткин, приглашенный участвовать в обсуждении этого вопроса на Особом совещании, выдвинул еще один аргумент в пользу облагораживания крупных землевладельцев званием дворянина. Он был убежден, что наилучшее физическое и нравственное воспитание будущие офицеры могут получить только в лоне деревенских дворянских семейств. Учитывая уменьшение численности таких семей после освобождения крестьян и увеличение нужды в офицерах, он считал безотлагательными обсуждавшиеся меры, способные поддержать условия, благоприятные для воспитания офицеров^{288}.

Главным препятствием для выдвижения дворянскими обществами землевладельцев в дворяне было то, что этот проект двояким образом порывал с давно устоявшейся традицией. Он открывал альтернативный (помимо государственной службы) доступ к дворянскому достоинству, и он позволял органам дворянского самоуправления самим контролировать прием новых членов. Оба нововведения вызвали возражения со стороны не только либералов, но и консерваторов, таких, как министр внутренних дел граф Д.А. Толстой. Давая Александру III совет отклонить в 1885 г. поступившее от дворянского собрания Рязанской губернии ходатайство на эту тему, Толстой напирал на то, что «русское дворянство не феодального происхождения и что ему право самоопределения как сословию служилому представлено быть не может без изменения его исторического значения»^{289}. Либеральный «Вестник Европы», со своей стороны, указывал, что наделение дворянских обществ правом кооптации новых членов было бы не только нарушением исторически установившихся отношений дворянства к государству, но и стало бы источником серьезных злоупотреблений. В отличие от объективного и безличного механизма дарования дворянства за чины и награды, механизм повышения сословного статуса землевладельцев самим дворянством не сможет обходиться без субъективных и неизбежно приблизительных оценок кандидатов. Более того, губернские дворянские собрания были слишком многолюдными организациями, со слишком текучим в трехгодичный перерыв между сессиями составом и со слишком узким кругом интересов, чтобы им можно было доверить такие, оценки. Критерии приема новых членов неизбежно будут понижаться по мере уменьшения численности и влияния старых дворянских семей, потребность в притоке новой крови будет возрастать; и в любом случае, собрание — плохой оценщик пользы, приносимой человеком на службе обществу и государству, — единственного, чем оправдывается привилегированное положение