Мгновенья вечности - [40]

— Эти дни за нею особо следить придется. Перед отъездом может отмочить такое, что долго придется расхлебывать. Сам говорил, эта шелупень умеет мстить. Там, где не ожидаешь, нагадит. Непредсказуемая!

— А ведь ты прав! На всякий случай стоит поговорить с ее ребятами,— выпрямился Илья Иванович.

— К мелюзге она не пойдет. Они выпали из круга ее интересов. Что с них взять? Ведь она в Израиль едет! Считай, что взрослой стала. А значит, будет отрываться в ресторане или на дискотеке. Со взрослыми лохами станет кайфовать. Чего от них ждать?

— Это уже не наше дело. Всякая кошка скребет на свой хребет. Надоела она всем нам! Уж, хоть бы скорее смоталась отсюда,— сказал Илья Иванович.

— Я сегодня еще троих таких, как Верка, из подвала выволок. Всего по тринадцать лет, а уже пьяные. Сходку там устроили. Напились, накурились как мужики. Когда их из подвала выводил, матерились по-черному. Зато в милиции мигом присмирели и трезветь начали. Домой тут же запросились. Такими понимающими стали. Будто не они десяток минут назад матом меня крыли, да таким, у меня волосы на заднице покраснели от стыда. Мужики так не брешутся.

— Отпустил их?

— Нет. Закрыли в камеру на ночь!

— Зачем? Завтра родители хай поднимут.

— Они марихуану курили.

— Чьи девчонки? — насторожился Илья Иванович.

— Двоих знаю, одна новенькая, говорили, что из города в гости приехала. И ни к кому-нибудь, к директору универмага, сказала, что родней доводится. Позвонил, оказалось правдой.

— Как ты их нашел?

— По вони из подвала. Мимо шел, а тут целые облака из подъезда. Заглянул в подвал, а эти в дыму тусуются, еле на ногах держатся. Разборку проводят меж собой. Ну, послушал я их. Честное слово, каждой такой вот дряни вломить бы стоило хорошенько. Совсем дети, а какие пошлые. Ну, да ладно, завтра разберемся с ними, я пошел! Мне пора! — глянул на часы и шагнул в дверь.

Илья Иванович дождался жену и, позвав Степку, сел за стол ужинать.

— Дед! А ты со мной поиграешь в прятки? Сколько обещаешься? — напомнил мальчишка.

— Хорошо, поиграем...

Но в это время под окном показался Анискин. Степка, увидев его, невольно вздохнул. Он знал, этот человек всегда приходит надолго.

Анатолий Петрович тихо поздоровался. Сел молча к столу, было видно, что настроение у него испорчено вконец. Он отказался от ужина и только пил чай, качая головой, и часто повторял вполголоса:

— Черт бы вас всех побрал...

— Кто достал, Толик? Опять жена иль дети? — не выдержал Илья Иванович.

— Баба послала меня в магазин за хлебом. Как будто кроме некому сходить. Полный дом людей, за столом мест не хватает. А коснись дела — все врассыпную и рядом никого. Пришлось, конечно, самому отдуваться. Приволокся, а там народу битком, как кильки в бочке. Стоять ждать всех, как раз к ночи к прилавку подойдешь, а я не жравши приперся. Понятное дело, какой ужин без хлеба?

Ну, и проситься совестно, все люди с работы пришли. Но тут на мое счастье Валя приметила и зовет:

— Анискин! Идите сюда, не стойте в хвосте, давайте отпущу! Что вам надо?

— А тут очередь как взвилась, загалдела:

— Почему его обслуживаешь вперед нас?

— Чем он лучше других?

— Пускай как все! Не перегнул горб!

— С чего менту поблажки?

— Я огляделся, у всех рожи злые, перекошенные. Вот и почувствовал, как ненавидят меня эти люди! Обидно стало до чертей. Я и скажи им:

— Мне всего-то три буханки хлеба нужно было! Но ничего, подожду. Ради вас с работы ухожу не раньше десяти вечера, а то и позже. Случалось, не евши спать ложился. Хотел жене помочь, принести хлеба на ужин. Да не получится. Придется ждать. Но если вы меня просить станете о помощи, я тоже не посчитаюсь ни с кем,— качнул головой капитан и продолжил:

— Тут меня старуха Мальцева за рукав взяла, сунула вместо себя. Она третьей от прилавка стояла, сама на мое место встала молча. Она одной душой в доме живет. Никогда ни с чем ко мне не обращалась, ни то, что другие. Ну, взял я хлеб, поблагодарил бабку, а она ответила:

— Не обижайся, Петрович на дураков! Нынче разумного люду мало. Покуда их жареный петух не клевал, все нахальные, смелые. А на завтра зарекаться никому ни след! Но то лишь потом уразумеют. Ты не держи обиду на глупых. Хорошо живут. Только беда людей умными делает. Дойдет черед и до этих...

— Поверишь, все враз замолкли. Дошло. И многие смотрели на меня виновато. Но осадок на душе остался. Сколько лет в поселке работаю, скольким людям помог, а они вон как относятся. Обидно мне. Для кого мы стараемся? Ведь вот ни у кого из зубов не вырвал, не отнял. Хлеба сколько хочешь бери, ни по карточкам, ни по талонам его продают. А наслушался о себе, аж до боли. Никого жалеть не стану больше, слово себе дал.

— Но ведь есть средь них бабки Мальцевы, Вальки Торшины. Они тоже поселковые. Из своих, из наших. Вон сегодня написали мы с Сазоновым характеристику на Верку Пронину для Израиля, все мозги повыкручивали над этой чепухой. Понимаешь, когда правду говорить нельзя, а брехать опасно? Вот такая ситуевина и у нас сложилась. Набрали на компьютере, отдаем Абрамову, а тот отморозок даже спасибо не сказал, будто мы ему обязаны были, или он нам одолженье сделал, увозя отсюда кикимору! Да мы ее спокойно могли отдать под уголовку. Знаешь, как обидно стало? Почти два часа над этой бумагой бились.