Мгновения Амелии - [58]

Шрифт
Интервал

Игра идиотская и напрягающая, но мне она нравится.

– Океан, – продолжаю я.

– Слишком много песка. – Он захлопывает книгу, ставит ее на полку и дрейфует к другой. – Люди умирают в океанах.

– Люде везде умирают, – возражаю я, не обращая внимания на легкое покалывание в сердце.

– Именно, – говорит Нолан, поворачивая ко мне лицо, – потому что мир паршив.

Мы снова прикипаем взглядами друг к другу. На удивление и к счастью, первым сдается Нолан. Уголки его губ взлетают вверх, а в глазах наконец загорается веселье.

Я захожусь смехом.

– Думаю, что у всего есть вероятность стать паршивым. Но только в определенном контексте.

– Тогда нам стоит держаться подальше от контекста.

Остальные не поймут эту шутку вне контекста. На моем лице появляется грустная улыбка, которую писатель описал бы как изнуренную и томящуюся. Иногда – и сейчас именно такой момент – кажется, что ты живешь прошлым, несмотря на то, что событие происходит в настоящем, ведь для полного погружения все выглядит или слишком фальшивым, или слишком идеальным, или слишком далеким.

Мы перебираемся в викторианскую комнату, к креслам с кружевными накидками, лампам с бахромчатыми абажурами и изысканными розовыми шкафами для книг. Пространство освещает люстра со свисающими с нее жемчужинами, и заливает мягкая музыка, подходящая в виде фонового сопровождения для монолога одной из героинь Джейн Остин. Нолан рассматривает полки, проводя пальцем по их корешкам, пока не находит объект своих поисков.

– Читала ее?

Я не могу рассмотреть название, но на обложке женщина в длинном платье, сидящая верхом на лошади, а сама книга размером напоминает словарь.

– Нет? – колеблюсь я. Нолан уверенно опускает ее в корзинку, в которой уже лежат две книги из исторической комнаты.

Обшаривая каждый уголок помещения, бессистемно уставленного фолиантами, он напоминает пчелу, перелетающую с цветка на цветок. Когда Нолан готов уйти в другое помещение, я замечаю знакомую ярко-синюю книгу с шотландским названием. Мое сердце сжимается от воспоминания о том, что Дженна обещала привезти мне горца в килте.

– Читал эту? – спрашиваю я сквозь боль.

Нолан поднимает бровь.

– Нет. Стоит?

Я собираюсь объяснить, насколько запутан и прекрасен сюжет, что в нем говорится о путешествиях во времени, шотландских восстаниях и фольклоре, но удерживаю себя. Если я стану должным образом восхищаться произведением, то буду похожа на помешанного фанатика и разрыдаюсь по Дженне.

– Стоит, – отвечаю я, – думаю, тебе понравится.

Нолан кладет томик в корзину.

– Выбрала что-нибудь? Бери, что хочешь. Мы все понесем к озеру.

Я не упоминаю о том, что он соединяет наши душевные раны – воду и книги – и с их помощью создает великолепную вторую половину дня.

Слишком роскошно и экстравагантно. Мне не следует платить карточкой Марка за безрассудную покупку, но я просто не могу устоять, а он не будет против. Скорее всего, он просто придет в восторг. Я выбираю пару книг из тайной комнаты, одну из приключенческой и кладу их к остальным.

Мы спускаемся на первый этаж, чтобы расплатиться, но Нолан даже не удосуживается позвать из-за фортепиано Валери. Заходит за прилавок, сканирует каждую книгу, затем аккуратно откладывает их и расплачивается собственной карточкой.

– За свое я сама могу заплатить, – протестую я.

– Конечно, можешь, – отвечает он и достает из-под прилавка холщовую сумку, – но я тоже могу. Ничего страшного.

– Я должна заплатить за свое, – не унимаюсь я, хотя не понимаю, зачем продолжаю настаивать.

– Позволь заплатить за тебя, – просит Нолан, – пожалуйста. – И, наклоняясь вперед, касается моей щеки. Ужасно смелый жест, когда вокруг скопилась целая толпа покупателей. – Позволь подарить тебе истории.

Такую сексуальную фразу мне еще никто не говорил; вдруг слово страсть принимает для меня абсолютно новое значение.

Чтобы Алекс не втянул нас в свой бедлам по подготовке к ярмарке и не привлек к отмывке аппарата для изготовления сладкой ваты, мы ускользаем через черный ход. На машине Нолана едем в его дом, так что нам приходится только спустить книги с холма, а не тащить их через весь город. Я только села в его авто, где кожаный салон контрастирует со старым пикапом Алекса, но уже чувствую себя на своем месте.

Странно это или нет, у меня нет времени на раздумья.

Все кажется удивительным. Мы растягиваемся на пляже рядом с крепостью, зарыв голые ступни в песок, Нолан читает выбранный мною шотландский любовный роман, а я – выбранное им фэнтези. Остальные книги ласково выглядывают из сумки, обещая, что мы проведем бесконечные часы, погружаясь в различные сюжеты, будто давно выработали такую привычку и еще долго ее не забудем.

В голове не укладываются собственные эмоции. Они совершенно новые, искрящиеся и нежные; но кажется, будто я их переживаю заново, словно давным-давно сидела с Ноланом Эндсли на этой же кромке пляжа, а его темные волосы закрывали вид на озеро.

Должно быть, сегодня мой внутренний видоискатель чувствителен как никогда. Я и Нолан, сидящие у воды, вокруг разливаются блики – идеальная фотография.

В «Орманских хрониках», после того как сестры обнаруживают, что Эмелина стала новой королевой, они бредут по комнате, наполненной снежными шарами, в которых укрылись крошечные миры со своими жителями. Эмелина находит в них успокоение, а Эйнсли – загнанность в угол.


Рекомендуем почитать
Возвращение

Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.


Тельце

Творится мир, что-то двигается. «Тельце» – это мистический бытовой гиперреализм, возможность взглянуть на свою жизнь через извращенный болью и любопытством взгляд. Но разве не прекрасно было бы иногда увидеть молодых, сильных, да пусть даже и больных людей, которые сами берут судьбу в свои руки – и пусть дальше выйдет так, как они сделают. Содержит нецензурную брань.


Упадальщики. Отторжение

Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.


Индивидуум-ство

Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.


Голубой лёд Хальмер-То, или Рыжий волк

К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).