Мгновения Амелии - [23]

Шрифт
Интервал

У него слегка искривленный вправо нос. Скулы – острые и отбрасывающие тень на профессиональных снимках – без специального освещения не выглядят так, будто могут порезать. Его плечи не такие широкие и мускулистые, какими представлены на последних «Орманских хрониках». Вместо этого слегка ссутуленные и превращают великого Н. Е. Эндсли в простого смертного.

Он пристально смотрит на меня, я же впервые за несколько недель поддерживаю такой долгий зрительный контакт. Щеки краснеют, будто внутри меня что-то набухает и разрывается. Злость, которую я испытывала с фестиваля, улетучивается и оставляет меня с единственным желанием: узнать, помнит ли он Дженну.

– Она встретила тебя, – вырывается у меня, и я делаю неуверенный шаг вперед. Когда осознаю, что никто ничего не понимает, добавляю: – Дженна. Моя подруга. Она встретила тебя на КДКФ. Cказала, что тебе… – я замолкаю, подбирая подходящее слово, – было не по себе.

Н. Е. Эндсли не нарушает наше странно возникшее противостояние. Кажется, мы оба признали друг друга, но это невозможно, потому что я никогда не попадалась ему на глаза.

Парень приоткрывает рот и приближается на крошечные полшага, а мне кажется, что он хочет что-то сказать. На протяжении нескольких неприятных секунд он, слегка раскрыв рот, продолжает таращиться на меня и, наконец, поворачивается к Алексу.

– Жду у машины, – бросает он и исчезает в черной как смоль ночи.

Когда я встречаю нового человека, то всегда представляю, что внутри него скрыт целый мир. Большинство людей одинаковы: нескончаемые ряды оживленных спален, на стенах которых прибиты фотографии детей, и куча бумажной работы, от которой когда-то нужно отделаться. Мне же нравится другой тип. Это люди, которых я люблю фотографировать – именно поэтому я изо всех сил пытаюсь уместить в один снимок целую вселенную.

Внутри Дженны прятался торговый центр, который работал, как хорошо смазанный механизм. На его фуд-корте никогда не было мусора и вопящих в колясках детей. Люди целенаправленно двигались от магазина к магазину, чтобы выполнить определенное задание, а иногда образовывались площадки для игр, куда приходили повеселиться все, независимо от возраста.

Люди бросали пакеты с протеиновыми батончиками и витаминами и качались на качелях. Детишки бросали на пол новую школьную одежду и галдели на турниках или катались на горках. Старушки отбрасывали свои трости и по очереди катали друг друга на каруселях. Но не успевала площадка появиться, как сразу же исчезала, а покупатели возвращались к обычным делам.

Такой была Дженна.

Но Эндсли другой. Мне он представляется мерцающей фотографией, которая не становится четкой. Я вижу темные леса, которые и не пугают, и не приветствуют. Жаркие влажные ночи, пойманные в ловушку среди деревьев и их ветвей; волки, которые могут быть, а могут и не быть дружелюбными; и ничего не обещающие потоки черной воды. Все это похоже на идеальное, но невероятно пугающее убежище.

Вот я и встретилась с Н. Е. Эндсли – автором бестселлеров, затворником, загадкой. Не на фестивале, а здесь. Где бы это ни было.

Разумный ветер.

Глава 7

– Я поговорю с ним, обязательно поговорю.

Алекс извиняется перед мамой по крайней мере три раза и бросает на меня умоляющий взгляд, затем с Уолли по покрытой гравием дорожке выходит за Эндсли в темноту.

Валери снова настаивает на том, чтобы я переночевала у нее в гостевой комнате. Я слишком боюсь обидеть ее и слишком устала для споров, хотя мы только недавно познакомились. А ведь она может оказаться эквивалентом старой ведьмы из пряничного домика, которая заманивает внутрь наивных книжных червей обещаниями чаепития и нескончаемых историй, прежде чем зажарить их в духовке.

Успокаиваю себя тем, что определенно не помещусь в стандартную духовку.

Валери заново закрывает большую деревянную дверь на входе в магазин и ворчит себе под нос о том, что Алекс не вышел из компьютерной системы.

– Во имя святого, я не технический маг.

Она нажимает несколько кнопок на стене, которые приглушают свет на всех лампах в магазине.

Интересно, что бы сделала Дженна. В поиске ответа я копаюсь в воспоминаниях. После нехватки воздуха в комнате путешествий от подобных манипуляций создается ощущение, что я босиком бегу по гравию. Не найдя ничего отдаленно похожего на ночевку в книжном магазине незнакомки, я возвращаюсь к помощи фантазии и изо всех сил пытаюсь превратить окружающую меня пустоту в Дженну. Только вот это не работает, так что пока Валери закрывает магазин, я позволяю своим мыслям остановиться и начинаю считать китов, выплывающих сквозь водоросли в виде затемненных книжных полок.

– Итак, – произносит женщина, выходя из-за прилавка и отпугивая китов, – полагаю, пришло время для знакомства. Я Валери Страутсбург. Заведую магазином, обучаю игре на фортепиано и, дорогая, не терплю глупые выходки, поэтому старайся сводить их количество на нет. Ты же не склонна к глупостям, да?

На лице Валери появляется ухмылка, а бровь изгибается. Слегка приподнимаю уголки губ и киваю, подавляя желание задать целый ряд вопросов о Н. Е. Эндсли, книге и Алексе.

– Хорошо, – говорит Валери. – Дорогая, теперь ты должна сообщить мне свое имя и намерения.


Рекомендуем почитать
Голубой лёд Хальмер-То, или Рыжий волк

К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…


Четвертое сокровище

Великий мастер японской каллиграфии переживает инсульт, после которого лишается не только речи, но и волшебной силы своего искусства. Его ученик, разбирая личные вещи сэнсэя, находит спрятанное сокровище — древнюю Тушечницу Дайдзэн, давным-давно исчезнувшую из Японии, однако наделяющую своих хозяев великой силой. Силой слова. Эти события открывают дверь в тайны, которые лучше оберегать вечно. Роман современного американо-японского писателя Тодда Симоды и художника Линды Симода «Четвертое сокровище» — впервые на русском языке.


Боги и лишние. неГероический эпос

Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.