Между ушами. Феномены мышления, интуиции и памяти - [22]

Коллективный разум общественных насекомых способен творить чудеса, но и волки-одиночки членистоногого мира на каждом шагу сплошь и рядом демонстрируют завидную сметку. Например, некоторые пауки, как сравнительно недавно выяснилось, проявляют недюжинные умственные способности. Правда, так называемые пауки-кругопряды, плетущие свои тенета под потолком стандартных квартир, выдающимся интеллектом явно не блещут, хотя их паутинное кружево – верх инженерного искусства. Ушлые энтомологи давным-давно установили, что плетение ловчей сети – это насквозь инстинктивная деятельность, совершаемая по раз и навсегда заданной жесткой программе. Однако далеко не все паукообразные – вальяжные бирюки, притаившиеся в запутанном лабиринте, построенном из клейких нитей. Многие из них вовсе не плетут паутины и добывают себе пропитание иначе, полагаясь на собственную резвость и поворотливость. Среди них – среднеазиатские тарантул и каракурт, не говоря уже о гигантском тропическом пауке-птицеяде, который нападает даже на мелких млекопитающих и птиц.

В последнее время специалисты вплотную занялись поведением небольшого паучка Portia labiata, который охотится на других пауков. Больше всего на свете его привлекают пауки-кругопряды, прячущиеся в сердцевине ловчей сети. Чтобы выманить жертву из засады, Порция начинает трясти паутину, как бы это делала попавшая туда муха. Такой охотничий прием сам по себе не уникален, поскольку к нему прибегают многие другие членистоногие, например некоторые бабочки. Однако все они работают на редкость топорно, раскачивая ловчую сеть своей жертвы примитивными и монотонными движениями с фиксированной амплитудой и частотой. Совершенно очевидно, что поведением этих незадачливых охотников управляет негибкая врожденная программа. А вот умница Порция весьма изобретателен: если добычу не удается выманить сильным встряхиванием, он начинает трясти слабее, а если тряска вовсе не дает эффекта – переходит к потягиваниям. Он постоянно разнообразит свои приемы и часто меняет ритм – одним словом, действует методом проб и ошибок, стараясь всеми правдами и неправдами вытряхнуть жертву из укрытия. Обезьяна, старающаяся извлечь вожделенный банан из ящика с хитрым запором, действует точно так же: пробует разные варианты, пока один из них не сработает.

Ученые гоняли сообразительного паучка в хвост и в гриву, все время усложняя опыт, но неугомонный Порция каждый раз с честью выходил из положения. Его пространственное воображение было выше всех похвал. Впрочем, судите сами. Приманку в виде дохлого паука помещали на верхушку металлического шеста таким образом, чтобы Порция мог ее видеть (у него, между прочим, великолепное зрение). Самого же Порцию усаживали на другой металлический шест, который опускался до земли и вдобавок был многократно и прихотливо изогнут, так что спускаясь по нему, Порция неминуемо терял добычу из виду. Сначала охотник долго сидел на месте, внимательно рассматривая приманку и шесты, а потом решительно пускался в дорогу, причем в большинстве случаев выбирал именно тот изгиб, который кратчайшим путем выводил его к намеченной цели. Способности Порции не ограничивались одним только умением правильно проложить маршрут: оказалось, что Порция весьма неплохо разбирается в качестве приманки и почти всегда выбирает ту, которая повкуснее. Интересно, что его мозг только чуть-чуть больше муравьиного и насчитывает всего 600 тыс. нейронов, т. е. почти в два раза меньше, чем у пчелы. Где же все-таки проходит тот роковой мозговой рубеж, за которым начинаются зачатки рассудочного поведения?

Подводя итоги этой главы, мы вынуждены признать, что поведение насекомых (во всяком случае, общественных) невозможно свести исключительно к слепому инстинкту. Спору нет, жесткие врожденные программы занимают изрядную часть их психики, но многие беспозвоночные, вне всякого сомнения, способны кое-чему научиться на протяжении индивидуальной жизни. Более того, как мы помним, к элементарному научению способен даже одиночка сфекс, охотящийся на сверчков. Так что учиться, по-видимому, умеют многие насекомые, и голландскому этологу Нико Тинбергену удалось найти этому блестящее подтверждение в наблюдениях за другим видом роющих ос – Philantus triangulum Fabr., которых в Голландии зовут «пчелиными волками».

В отличие от сфекса, филантус специализируется на медоносных пчелах. Цель у него в точности та же самая: обеспечить потомство вкусной и здоровой пищей, чтобы оно горя не знало на протяжении всей своей личиночьей жизни. Но каким образом филантус выслеживает дичь? Ведь в жаркий летний день над цветущим лугом или полем вьется тьма-тьмущая насекомых тварей, а филантус, понятное дело, разнообразия позволить себе не может – его интересуют только медоносные пчелы. Наблюдения показали, что сначала он издалека, с помощью зрения засекает объект размером с пчелу. По мере приближения к цели в ход пускается обоняние, а затем осязание и так называемое «уточняющее» зрение, после чего следует стремительный бросок и фехтовальный выпад жалом – уже знакомый нам укол зонтиком. Совершенно очевидно, что все его действия подчинены негибкой врожденной программе. Однако и на старуху бывает проруха. Если филантусу случается промахнуться, между осой и пчелой завязывается борьба не на жизнь, а на смерть. Он примеривается к пчеле и так и сяк, пытаясь повернуть ее в положение, удобное для нанесения своего коронного удара. Со стороны все это выглядит довольно неуклюже и бестолково – какие-то тычки и наскоки вместо порядочного боя. От безошибочного автоматизма всеведущего инстинкта не осталось и следа, оса явно действует методом проб и ошибок. И если филантус выходит победителем из такой схватки, он перестает быть неучем. Теперь он намотал кое-что себе на ус и в следующий раз, оказавшись в аналогичной ситуации, будет действовать куда увереннее.