Между ушами. Феномены мышления, интуиции и памяти - [21]

Объем памяти каждого элемента в отдельности был ничтожно мал: она содержала информацию только о том, с какими другими элементами он должен соприкоснуться. Но стоит прозвучать простейшему сигналу типа «Внимание! Опасность!», как миллионы элементов тут же объединяются надлежащим образом, и моментально возникает своего рода «тучемозг», способный к принятию достаточно сложных решений. Чем более трудную проблему предстоит решить, тем больше «насекомых» собирается воедино. Другими словами, металлические тучи вымышленной планеты – это нечто вроде произвольно разрастающегося мозга, который меняет свои размеры в зависимости от размаха начинаний.

Итак, возвращаясь с неба на землю, нам остается констатировать, что гипотеза В. Лугового, безусловно, имеет право на существование, поскольку неплохо объясняет основной парадокс муравейника: неразрешимое противоречие между ничтожно малыми размерами нервной системы отдельного муравья и сверхсложной жизнью муравьиной семьи в целом.

Весьма любопытно, что отдельно взятый муравей, оказывается, тоже не лыком шит. Сравнительно недавно в интересных опытах отечественных мирмекологов было показано, что муравьи, по-видимому, не чураются математики и умеют неплохо считать. Насекомым предлагалось решить лабиринт, в одном из коридоров которого была спрятана приманка. Упомянутый лабиринт представлял собой длинную галерею, от которой под прямым углом отходило двадцать боковых ответвлений, заканчивающихся тупиками. Если смотреть сверху, экспериментальное сооружение больше всего напоминало обыкновенную расческу. В одном из боковых тупиков (предположим, в 17-м) помещалась капелька сладкого сиропа – любимое лакомство муравьев. Первым в лабиринт проникал муравей-разведчик и приступал к методичному исследованию всех без исключения коридоров. Обнаружив корм, он проверял три оставшихся тупика и спешил назад, потому что унести весь сироп в зобике одному муравью было не по силам. Выбравшись наружу, разведчик сообщал о ценной находке своим товарищам, прикасаясь к ним усиками (это обычный способ обмена информацией у муравьев). И вот тут происходила удивительная вещь. Узнавшие о местонахождении корма муравьи не проверяли последовательно один за другим все тупики и не отсчитывали семнадцатый по порядку. Они стремительно проносились по галерее до упора, а потом бежали назад, безошибочно сворачивая в четвертое с конца ответвление. Таким образом, остается предположить, что муравьи не только умеют считать до двадцати, но и способны к элементарным арифметическим действиям в пределах двух десятков. К сожалению, мы не можем утверждать наверняка, что именно муравей-разведчик собственной персоной столь блистательно разрешил задачу. Возможно, для того чтобы справиться с лабиринтом, ему пришлось прибегнуть к совокупному ресурсу распределенного мозга муравьиной семьи (если, конечно, гипотеза В. Лугового верна).

Сегодня мы знаем, что у многих общественных насекомых существуют достаточно сложные системы коммуникации, обеспечивающие слаженную и бесперебойную работу всей семьи. Особенно интересен в этом смысле «танцевальный» язык пчел, расшифрованный немецким этологом Карлом фон Фришем. Обнаружив корм, пчела-разведчица возвращается в улей и начинает танцевать на сотах перед своими товарками, а те внимательно за ней наблюдают. Пчелиный репертуар не слишком велик: они практикуют два варианта танца – круговой и восьмерочный, или серповидный. Однако бедность репертуара – штука обманчивая, ибо, кружась на сотах, пчела передает своим коллегам массу полезной и разнообразной информации. В пчелином танце содержатся все необходимые сведения, чтобы отыскать корм: и направление, в котором нужно лететь, и расстояние до цветка, и даже количество и качество нектара. Круговой танец означает, что пчела нашла богатую нектаром или пыльцой добычу сравнительно недалеко от улья – не более ста метров. А вот серповидный танец, состоящий из сложных фигур, напоминающих наклоненные под определенным углом плоские восьмерки, говорит о том, что лететь придется далеко. Угол наклона соответствует углу между направлением на солнце и на источник корма. Другими словами, это не что иное, как тригонометрическое вычисление адреса, который служит другим пчелам штурманским руководством. Поэтому они могут лететь за кормом без всяких провожатых и сами по солнечному компасу находят нужное место.

Чтобы наглядно проиллюстрировать изощренность пчелиного языка, процитируем известного отечественного энтомолога И. А. Халифмана: «Три точки – положение солнца на небе, место, где стоит улей, и место, где находится добыча, – намечают собой вершины воздушного треугольника, в котором две точки – леток улья и место взятка – являются постоянными, а третья – переменной. Угол, образованный двумя прямыми: первой, соединяющей обе неподвижные вершины треугольника (леток и место взятка), и второй, соединяющей одну неподвижную (леток улья) с подвижной (положение солнца на небосводе), оказывается главным ключом в сигнале. Величина этого угла – его назвали солнечным – и отражается в прямых, соединяющих полукруги, описываемые пчелой в восьмерочном, или серповидном, танце».