Между шкафом и небом - [16]

Там и сям просквоженная крылышком из

                             перламутра.

2000

Angelica sylvestris

Я падаю, как падают во сне —

Стеклянный гул, железная дорога —

В темно-зеленом воздухе к луне,

У входа в лес разбившейся на много

Седых, как лунь, молочных лун, седым,

Нанизанным на столбики тумана

Июльским днем — как будто слишком рано

Зажгли фонарь, и свет похож на дым

И луноликих ангелов, когда

Они плывут вдоль рельс в режиме чуда —

Откуда ты важнее, чем куда,

Пока куда важнее, чем откуда —

Белея на границе темноты;

Вагоны делят пустоту на слоги:

Ты-то-во-что ты был влюблен в дороге,

Ты-там-где-те, кого не предал ты.

1999

Начало века

Площадь перед дворцом (в городе Китеже) —

Пусть пионеров — все-таки тьма мигала

Снегом, когда из трамвая (номер забыл уже)

Мы вылезали у сводчатого портала.

Мы вылезали и попадали в шахматный

Вечер зимы, просто идущий мимо,

Вместо и после субтропиков Вишакхапатнама

В сказке про гроб на колесиках в сердце Нарыма.

В сердце Нарыма, в черном квадрате, в белом

Царстве зимы, страшно сказать, в безгрешной

Смертной любви все перепачкано мелом,

Каждая дверь — и король растерялся, конечно.

И король растерялся, и все растерялось: дом,

Citizen Rosebud — детские санки;

В раковине зимы глухо, как в танке;

В черном квадрате (Малевич тут ни при чем)

Белый квадрат — фрейлина, где принцесса? —

Ночь, перламутр и вата мечутся врозь.

В озере Светлояр световая завеса.

Старое кончилось, новое не началось.

2001

«В траве, в костре июня, у торца…»

В траве, в костре июня, у торца

Шестнадцатиэтажного дворца,

Споткнувшись о натянутое время,

В зеленом круглом мире, где пришлось —

Приходится-придется, глядя сквозь

Танцующую солнечную темень

Туда, где только музыка, без слов,

И мелкий дождь, как стрелки без часов,

Среди стволов стрекочет наудачу

(В душе у грибника то вскрик, то всхлип:

Нет, гриб — нет, лист — нет, гриб — нет, лист — нет, гриб),

За полчаса до выезда на дачу —

Все собрано, но ты еще в Москве —

Над мальчиком — что тот грибник — к траве

Склонившимся над смятой пачкой «Dunhill»

И собственным беспамятством, в аду,

В Москве и в опечатанном саду

Стоит стихотворение, как ангел.

2001

Озарение Саид-Бабы

1

Вдруг начались серьезные дела.

Как бы погасли солнечные пятна.

Жизнь, что была, взяла и уплыла,

Как облако, немного безвозвратно.

На яблоне сидит «павлиний глаз»,

«Лимонницы» калитку украшают,

Мерцая, «адмирал» пустился в пляс…

Но бабочки уже не утешают.

Горит отдельно эта красота,

Отдельно птицы тенькают и вьются.

Старик в пенсне кричит: «Я сирота»,

Смешно кричит, и в зале все смеются.

Однажды, сорок лет тому назад,

Я тоже был один на целом свете:

Проснулся — дом молчит, и дачный сад

Молчит, пустой, и в нем сверкает ветер;

Мир обезлюдел; никакой мудрец,

Я точно знал, не сможет снять проклятье,

Пока между деревьев наконец

Не замелькало бабушкино платье.

Приходит страх, и смысл лишают прав.

Недаром в мире пауза повисла

Как грустная неправда тех, кто прав,

И стрекоза «большое коромысло».

В огромном черном городе зимой

Метет метель на площади Манежной,

И женщина, укрывшись с головой,

Лежит без сна в постели белоснежной.

Был смысл как смысл, вдруг — бац! — и вышел весь,

А в воздухе, как дым от сигареты,

Соткался знак, что дверь — не там, а здесь

В пещеру, где начертаны ответы

На все вопросы: о природе зла,

Путях добра и сокровенной цели

Всего вообще… Серьезные дела!

Я ж говорил! А вы: «Мели, Емеля».

2002

2

Стеклянная дверь, ночь и лес звезд,

И просто лес, и море холмов, и просто

Море, и — меньше секунды (прост

Странный совет) нужно — не девяносто

(В том-то и дело!) лет, чтобы понять: судьба —

В буквах как звездах-снах в небе пустыни.

«Птица, кот и собака, — крикнул Саид-Баба, —

Вы свободны отныне!

Трусость, спесь и предвзятость мешали мне видеть свет, —

Спохватился Саид, от восторга шатаясь как пьяный, —

Вот и дверь, — ахнул он, — если так, может быть — разве нет? —

Просто дверью — стеклянной».

2003

Раньше лучше было…

Какие были времена!

Теперь не то — Бен-Ладен, Путин…

А раньше — сосны, тишина,

«Во всем… дойти до самой сути».

С утра по выходным мячи

И люди прыгают на пляже,

И запах тины и мочи

В кабинках и не только даже.

В лесу, оправленном в закат

(Где комары звенят, зверея),

Прекрасные московские евреи

О Мандельштаме говорят.

2004

«Субботний день» Андре Дерена

Если картина — зеркало, это шанс…

Стол на боку в обратной перспективе…

То, что казалось скукой par excellence,

День ото дня кажется все счастливей.

То, что казалось мраком, бредом вещей,

Гимном унынию, нелепой хвалой укоризне,

Стало казаться венцом благородства — вообще,

Чудом подлинной жизни.

Видимо, дело в серьезности… Время идет

Или висит вполводы, как у Робина Крузо,

Между домиком шкапа и небом, свободное от

Несуразных иллюзий.

«Натюрморт съел людей»,

             но Живой, поглядев с высоты,

Просто так, не за что-то

Возвратил их назад и во мраке зажег, как цветы,

Не нарушив субботы.

2004

День прозы

Мама смотрит в шкаф — там ночует свет.

Под землей шумит поезд.

Время держит речь, но не слышно слов,

И тогда — сейчас — что-то происходит.

И, вообще, слова — жухлая трава,

Мутная река — тонешь.

Помнишь солнце, дверь, подоконник, снег,

Мама смотрит в шкаф — слов не помнишь.

А теперь того, не пойми чего: