Между нами война - [207]

— Ты проведешь поединок с моим самым сильным стражником. Победишь — освобожу тебя. Будешь работать на меня. — он указал на здоровенного мужика — стражника.

Эрис покачала головой.

Под улюлюканье и гогот низких людей Эрис вывели на площадку у пещеры и дали другой меч. Евгениус и Элин молча наблюдали из негустого кольца.

Родриго приказал начать бой. Эрис было непривычно держать в руках оружие — долгая болезнь и сломленный дух препятствовали ей. Но Эрис смогла повергнуть противника, заколов насмерть. Довольный Родриго не остановил зверство. Ему понравилось жетокое представление.

— Где училась? — спросил он ее.

— Я — разжалованный за бунт сержант венецианской армии. Сержант Фортунато. — сурово представилась Эрис. Мать и брат косились на нее.

— Молодец, Эрис. Будешь следить за порядком в моем доме. Ясно?

— Так точно. — холодно ответила Эрис.

Войска Никеи раскинули лагерь у темной тихой реки в Италии. Ночь заставила уставших солдат дремать. Только Таррос одиноко сидел у костра. Красное пламя отражалось в его блестящих глазах. Он вспоминал Эрис, теребя обручальное кольцо, надетое на палец. Он так ни разу и не снял его.

— Э, что сидишь, капитан? — это был тот усатый попутчик Тарроса. За исправную службу и волевой нрав жестокого командира-дезертира повысили по службе. Теперь он командовал сотенным крылом никейской армии. По иронии судьбы, попутчика звали Георгиус.

Таррос промолчал, убрав руки.

— Что прячешь? — ухмыльнулся старший по годам, человек.

— Не говори много, Георгиус. — буркнул Таррос, отпив вина из фляги.

— Знаешь, ты всегда замкнут. Эта жизнь заставляет нас метаться туда-сюда. — рассуждал солдат.

— Я пошел. — Таррос встал.

— Да подожди ты! — воскликнул служивый. — Сядь. Я выскажу то, что у меня на сердце. А то тошно как-то. Устал, понимаешь ли…

Таррос вздохнув, сел.

— Я спрошу тебя, ты только не обижайся сразу…

Таррос молчал. Запах дыма и треск костра доносился до него.

— Тебе не больно убивать своих земляков, своих единоверцев, франк?

Таррос ухмыльнулся. Он не скрывал ни своего происхождения, ни вероисповедания. Он не задумывался, убивая врага. Слепая вера, навязанная верхушками, сталкивала народ на поле брани, заставляя убивать единоверцев. Крест, нашитый на одежде врага не останавливал православных солдат. Как и крестоносцев не останавливали предсмертные вопли таких же верующих людей, как они сами.

— Мне больше не больно убивать, Георгиус. Моя душа сама ищет смерти на поле боя, каждый день. Но Господь пожелал сделать мою кожу броней для каменного сердца. — он смотрел на языки пламени.

— Да… Жизнь. Жизнь. Тяжкая штука. Почему ты всегда такой угрюмый? — спросил Георгиус. Таррос вздрогнул. — Да ладно, если не хочешь говорить, не говори. Я вот, раньше был обычным земледельцем. Родители женили меня в молодости. — ему показалось, что Таррос внимает. — Я не сразу полюбил жену. Ну пошла ребятня, и любовь пришла…

— И как ты оказался тут?

— Был пожар. Папа, мама, жена, ребятишки…

— Соболезную…

— Да не стоит. Пятнадцать лет прошло. Я потом служил во флоте — был на Крите. Кандии. Как приехал, мой срок службы уже подошел к концу. Меня никто не ждал. Вот я и решил податься в наемники… — закончил служивый, смахнув скупую слезу. — А ты?

— Я… — Таррос нахмурился.

— Твое кольцо — ты женат? Скучаешь?

— Она умерла… Уже год прошел. — тихо произнес он, удивляясь своей откровенности.

— Сочувствую. — сказал солдат. — А детишки, детишки хоть были?

— Не успели. — Таррос опустил голову. — Я любил ее. И эта любовь погубила всё…

— А… Ясно… Ты — свирепый человек. Наверное, приревновал и убил? — спросил проницательный Георгиус.

— Нет-нет… Я… Не лезь в душу, служивый. Не лезь… — оборвал его капитан Таррос.

— Хорошо-хорошо. — солдат встал и ушел, оставив Тарроса наедине со своими мыслями и чувствами.

— Я люблю тебя, Эрис… — он плакал. — Я никогда не смирюсь с потерей тебя. Я люблю тебя… — он встал и подошел к черной воде. Гнетущая тишина навевала воспоминания. Он вспоминал моменты первой встречи. Ее красивое лицо и дорогой сердцу образ. Момент, когда она стояла и смеялась у Сириуса. Момент, когда Эрис сняла шлем — Таррос больше никогда не смог забыть её. Он помнил, как впервые ехал в Ситию, и его сердце замирало. Помнил, как она стесняясь его, вытирала слезы. Как они осторожно привыкали друг к другу. Он помнил любовь и преданность в ее глазах. Ее молчание и слова любви. Таррос ненавидел весь мир, обернувшийся против них и ненавидел себя, так вероломно поступившему с милой, годами хранящей ему верность, девушкой. Он помнил венчание. Одни за другими воспоминания топили его. Он помнил ее лицо перед смертью. Ее любимые глаза, провожающие свою душу на небеса. Он помнил запах ее крови.

Таррос сел на берегу, заглядывая в омут.

— Эрис. Я никогда не забуду тебя. Все, что я делал, я делал ради нас. Я похоронен вместе с тобой. Ты ударила не только себя, но и меня — в самое сердце. Мое сердце умерло, оно покоится рядом с тобой. Я не живу, я существую. Скитаюсь, подобно демону… Я — человек без сердца…

Утро принесло новое сражение. Слова служивого заставили Тарроса задуматься о своей участи. Он решил бросить греческую Никею и уйти к пропащим папским крестоносцам, ища смерти во имя Веры.