Между нами война - [11]

Шрифт
Интервал

Эрис всё ждала, когда же их будут учить верховой езде. Но стеснялась спросить. Яннис опередил её, сказав, что сначала закалит их тело, обучит базовому владению оружием и стрельбе, а уж потом, подготовленных, посадит в седло.

Тренировка кончилась после обеда, матери всё не было. Эрис казалось, что её печень разорвется от нагрузки, но она была стойка. Малышка боялась выглядеть слабачкой среди мальчишек. Яннису понравилось это упрямство.

Все расходились по домам, Персиус подошел к Евгениусу и Эрис.

— Привет, Никак!

Эрис сделала вид, что не замечает соседа.

— Что, мамочку ждёте? А самим дойти слабо? — засмеялся он.

— Заткнись, не слабо. — ответила Эрис. Убитый непривычным трудом Евгениус молчал, тем более он боялся авторитетного Персиуса.

— Да ладно, мы ж соседи, пошли вместе! — предложил им Персиус.

— Сами дойдем! — крикнула Эрис возмущенно. — Отвали!

— Да ладно, я подожду с вами тетю Элин. — к негодованию Эрис, он сел на скамью возле строений.

— Вот скот! — поразилась его нахальству Эрис.

Они прождали маму около часа, Яннис всё видел, но решил не вмешиваться.

Устав ждать, Персиус прошел к выходу, но вдруг помахал им, позвав за собой. Евгениус одобрительно покачал головой, и они пошли домой вместе.

Они брели по оживленным улицам города молча. Персиус знал дорогу и шел уверенно. Эрис, пройдя мимо рынка, схватила брата за рубаху на руке и сказала Персиусу:

— Дальше мы сами!

Персиус не стал сопротивляться упертой малявке, сделав издевательский реверанс.

— Вот гад! — бросила ему Эрис на прощание. Персиус улыбнулся.

Евгениус и Эрис подходили к улице. Зайдя в узкий поворот, Евгениус вдруг ни с того, ни с сего начал ругать Эрис некрасивыми словами. Эрис ответила, что он сам такой.

Этого Евгениус и ждал. Он вцепился в её волосы, собранные в хвост и начал мотать сестренку, затем швырнув на земь. Эрис опешила от такого поведения.

— Ты — мерзкая гадина, я тебе покажу, как ябедничать! — он схватил лежавшую на обочине толстую палку и принялся со всей мощи лупить хилую сестренку. Она не успела встать, лишь закрыла лицо, боясь, что Евгениус попадет ей в глаза. Эрис молча сносила это, так и не сумев подняться. В конце концов от обилия ударов и жгучей боли она вскрикнула, больше не в силах терпеть.

Лицо её брата было омерзительно перекошено неудержимой злобой, и он, уже не в силах остановиться, бил её с остервенением. В глазах Эрис потемнело.

— Ах ты урод! — крикнул кто-то. Это был голос Персиуса. Удары прекратились. И вот уже Евгениус получал от старшего на три года крепкого мальчугана по заслугам.

— Ты почему бьёшь сестренку?! — он тащил его за воротник, приближая к напуганной Эрис.

— Ну-ка быстро проси прощения! — рычал на него Персиус. Евгениус плюнул на Эрис, попав в лицо.

— Ты мне не сестра, понятно тебе! Оборванка, цыганенок! — крикнул он, но тут вмешалась их мать.

— Отпусти! — взревела она, всучив Персиусу оплеуху. Ее глаза были полны бешенства.

— Он избил сестренку! — оправдывался Персиус.

— Значит, она сама нарвалась! — выпалила Элин, бросив Персиуса и принявшись дубасить ни в чём не виновную Эрис.

— Дрянь, я тебе сколько могу повторять: не перечь брату, не перечь брату! — она била её, потеряв над собой контроль.

Персиус, видя, что дело совсем плохо, побежал за помощью домой к Эрис. Он кричал и ломился в ворота, боясь упустить время. Вышла бабушка, испугавшись поведения соседа.

— Ну чего тебе надо?! — бросила ему она.

— Там вашу внучку Эрис бьют, быстрее, помогите, ну что же Вы стоите! — кричал он, задыхаясь.

— Господи Боже мой! — причитая, бабушка побежала, как могла.

Её взгляду представилась ужасная картина — мать Эрис всё ещё наносила ей побои, пытая, принуждав просить прощения у инфантильного братца, который стоял и наслаждался долгожданным зрелищем. Упрямая Эрис не сдавалась. Она с закрытыми глазами, немо и стойко переносила боль.

— Ну что вы творите, какие бессовестные! — ужаснулась бабушка, оттолкнув свою ненормальную дочь, срывавшую все проблемы жизни и испытания судьбы на беззащитном ребенке.

— Эта дура не моя сестренка! — весело сказал осмелевший при мамаше Евгениус, на которого гневно смотрел Персиус.

— Я еще тебя найду. — пригрозил он, уходя. Персиус почувствовал себя лишним в этом обществе.

— Бабушка. — прошептала Эрис и в её глазах позеленело. Уши перестали слышать голоса. Но бабушка успела подхватить её.

Она отнесла внучку домой. Сильная женщина не проронила ни слезинки, в душе коря свою безумную дочь.

…Эрис очнулась. Она первым делом принялась разглядывать себя. Всё тело болело. И шея, и голова. Она с трудом собрала лохматые волосы. Так больно было связать их — они тянули кожу.

Да… Её худое тельце, ноги, лицо — все сплошь было покрыто полосами и фиолетовыми подтёками. Вот теперь она заплачет! Непременно, пока никто не видит. Ей было бесконечно обидно. Зачем она родилась?

Зашла мама. Эрис принялась кричать на неё.

— Зачем ты родила меня, мама, если не любишь?! — она вспотела от переживания.

— Вот сама тебя родила, сама и убью. Поняла? — ответила её мать голосом, пока не переросшим в крик. И почему-то она смеялась. Наверное, над глупостью своего ответа.


Рекомендуем почитать
Голубой лёд Хальмер-То, или Рыжий волк

К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…


Четвертое сокровище

Великий мастер японской каллиграфии переживает инсульт, после которого лишается не только речи, но и волшебной силы своего искусства. Его ученик, разбирая личные вещи сэнсэя, находит спрятанное сокровище — древнюю Тушечницу Дайдзэн, давным-давно исчезнувшую из Японии, однако наделяющую своих хозяев великой силой. Силой слова. Эти события открывают дверь в тайны, которые лучше оберегать вечно. Роман современного американо-японского писателя Тодда Симоды и художника Линды Симода «Четвертое сокровище» — впервые на русском языке.


Боги и лишние. неГероический эпос

Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.