Между нами война - [10]
Но Эрис уже не слышала их. Она, поглощенная зрелищем, наблюдала за тренировочным поединком на конях пары юниоров.
— Ты кто? — спросил у Эрис седовласый, преклонных лет, мужчина.
— Я — будущий воин! — торжественно ответила она, даже не взглянув на него.
— Дядя Яннис! — позвала Элин. Он направился к ней.
— Здравствуйте. Я — Элин Микаилус Лефкас. Может, Вы помните? — спросила она.
— Ты — дочь того самого Микаилуса Лефкаса? — он удивленно спросил, и обрадовавшись, и расстроившись одновременно.
— Да. Я знаю, что Вы являлись его лучшим другом.
— Да. Как же ты выросла! Какие были времена! — он задумался. Это был пожилой человек с белыми волосами, вернее, с тем, что от них осталось. Он не был грузным — скорее, атлетичным, и в свои годы удивительно легким на подъем. Он был облачен в обычные невзрачные туники, одетыми одна на другую и туго подпоясан.
— Твои дети? — спросил он своим дребезжаще-крикливым голосом, придя в себя.
— Да. Я хочу попросить Вас тренировать моего сына.
— В нашем деле главное — закалка. Твой сын силен духом? — строго вопросил он.
— Научите его. — убежденно сказала Элин.
— Я могу научить его биться, но дух его научить не смогу. — ответил ей Яннис.
— Дед Яннис, можно я буду учиться у Вас? Я хочу скакать на лошади с мечом. — их перебила Эрис, прибежав на разговор.
— Надо же! Какая бойкая девочка. — удивился учитель, разглядывая ее.
— Да уж… Замолчи, не позорь маму. — гневно приструнил Евгениус сестрёнку.
На глаза Эрис навернулись слезы обиды. Она бы хотела быть, как эти воины — доблестные и красивые.
— Мамочка, отдай меня, пожалуйста. Я вырасту, буду воином. — слёзно умоляла девочка.
— Прекрати сейчас же, Эрис! — прикрикнула мать, желая поскорее договориться.
— Ты сначала писать стоя научись! — подливал ядовитый братец.
— Элин. Я приму твоего сына. За бесплатно. — Элин обрадовалась, учитель продолжал. — Если ты и дочу отдашь к нам на подготовку.
— Что? — ее лицо застыло в недоумении. — Я должна посоветоваться. — ответила она.
— Тогда не приходите вовсе. — решительно, как и подобает военному, пусть и отставному, отрезал учитель.
— Хорошо. — Элин ничего не оставалось делать, как согласиться.
— Занятия завтра, в 5.30 утра. — сказав это, дед Яннис резко отошёл, и они, недолго простояв, пошли обратно.
Мать и дети брели домой, каждый думая о своем: Элин — в предвкушении скандала с матерью, брат — в ожидании плохого завтра; а Эрис шла вприпрыжку, счастливая от того, что теперь станет настоящим солдатом.
Признаться, бабушка была более чем недовольна. Она кричала, кричала, затем наконец замолчала, и, обидевшись, ушла в свой сад, откуда вернулась не так давно.
Наступило утро завтрашнего дня.
Эрис провела полночи в мечтах — вот она едет в седле, на ней сияющие доспехи, в руках меч, а на плече висит лук и колчан со стрелами…
Эрис проснулась совсем рано. Чуть светало. Соскочив и умывшись, она побежала будить мать.
— Мама, мы опоздаем. Вставай!
— Сейчас… — ответила она спросонья.
Элин встала и принялась будить Евгениуса. Он, привыкший к нежностям и лентяйству, наотрез отказался вставать. Мать, долго теребя, но попутно жалея сына, всё же добилась своего.
— Вы что же это, даже не позавтракаете? — спросила бабушка, уже давно бодрствующая и выпекающая последнюю лепешку.
— Мы опаздываем! — ответила Элин.
— Да ну вас! — махнула Эйгл на дочь и её отпрысков, продолжив работу.
Они бежали быстро, стремясь успеть. А Персиус выводил своих баранов навстречу стаду деда Икаруса. Он заметил их, и смешав своих животных с направляющимися на пастбища, подгоняемый любопытством, незаметно увязался за соседями.
Элин довела детей и ушла, пообещав скоро вернуться.
Яннис был вне себя — они опоздали на двадцать минут. Он кричал, что для воина главное — дисциплина.
— Простите, я встала рано, учитель. Мой брат ещё час не хотел вылезать из постели. — непосредственно ответила Эрис.
Яннис и без оправданий девочки разглядел в её брате избалованного отпрыска. Евгениус, стоявший в начале строя, ненавистно посмотрел на сестренку, которая стояла последней, поклявшись себе отомстить за её слова.
Персиус стоял вдалеке и наблюдал. И вдруг Яннис увидел его.
— Эй, кто там ещё! Поди-ка сюда! — он подозвал жестом руки. Персиус, не колеблясь, подбежал. У него был дар — нравиться людям с первого взгляда. Его появление совсем не устроило Эрис.
— Тебя как зовут? — спросил Яннис.
— Персиус. — четко ответил тот, по-солдатски положив руки по швам.
— Что делает Персиус там, когда его место в строю? — спросил учитель.
— Вы мне не приказывали. — ответил он.
— Встать в строй! — приказал учитель.
— Есть встать в строй! — ответил Персиус.
Он встал в ряд детей и встретился глазами с маленькой недовольной Эрис, пошевелив бровями в приветственном жесте.
— Фу, дурак. — буркнула она.
— Разговоры! — крикнул Яннис.
Её первый в жизни урок начался!
Они бегали, делали упражнения на укрепление тела и духа. Эрис была самая маленькая, она терпеливо сносила всё, боясь громко вздохнуть, а брат её все время ныл и старался улизнуть. Яннис поначалу терпел, но потом дал Евгениусу розгой по спине за непослушание. Евгениус разрыдался.
Эрис видела всё, и ей было стыдно за малодушного братца. Тут еще и ненормальный Персиус будет сплетни распускать… В общем, тяжелый выдался день.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Великий мастер японской каллиграфии переживает инсульт, после которого лишается не только речи, но и волшебной силы своего искусства. Его ученик, разбирая личные вещи сэнсэя, находит спрятанное сокровище — древнюю Тушечницу Дайдзэн, давным-давно исчезнувшую из Японии, однако наделяющую своих хозяев великой силой. Силой слова. Эти события открывают дверь в тайны, которые лучше оберегать вечно. Роман современного американо-японского писателя Тодда Симоды и художника Линды Симода «Четвертое сокровище» — впервые на русском языке.
Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!
В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.