Между двумя мирами - [35]

– Черт подери! Извини, милая, когда-нибудь мы закончим, например, когда я Шереметьева прибью, – я вскочил, оставив на земле распростертое тело. Девушка приподнялась, глядя на меня недоуменно слегка затуманенными глазами. А ведь я ей понравился. Ну еще бы: молодой, хорош собой, с тугим кошельком, это не тучного Бирона ублажать, готовя к встрече с герцогиней. Подумав, я порылся в кармане и бросил ей серебряную монету. Хм, судя по ее взгляду, я ей не просто нравился, а стал любовью всей ее жизни.

– Государь! Петр Алексеевич! – я едва не зарычал. Да дай мне хоть немного в себя прийти, ирод!

– Государь, – кусты раздвинулись, и ко мне вылез Давыдов. Надо же, я и не видел, как он исчез, деликатный ты наш. Бросив неодобрительный взгляд на девчонку, любующуюся серебрушкой, и не спешащей прикрыть прелести, которые я освободил, еще больше ослабив шнуровку на вороте ее сорочки, когда минуту назад валял по земле, гвардеец посмотрел на меня, кивнув, видя, что я полностью одет, а проклятая перевязь висит как влитая.

– Я слышу, не глухой, – и сжав губы, полез на Петькин зов. Ну не дай Бог там какая-нибудь ерунда, точно палкой отхожу, хоть моральное удовольствие получу, коль скоро меня физического лишили.

– Государь… О, вот ты где. А что ты там, Петр Алексеевич, в кустах делал? – Петька стоял прямо напротив того места, откуда я появился.

– В кости играл! – рыкнул я, схватив его за рукав и утаскивая в сторону от злополучных кустов.

– Правда? А с кем?

– С водяным, на желание, и почти проиграл ему тебя, но в последний момент выиграл русалку, – я остановился и посмотрел на него. – Что там у вас случилось, ежели вы прервали важное совещание, чтобы оторвать меня от столь увлекательной игры?

– Гонец с границы прибыл. Скакал во весь опор, едва животину не загнал, – Петька все пытался вытянуть шею, и посмотреть через мое плечо, наверное, русалку хотел увидеть.

– Петька, не зли меня, – я вернул его с небес на землю. Моргнув, Шереметьев словно опомнился и принялся рапортовать. – Гетманскую булаву быстро вручили Яну Браницкому, и теперь он подходит к границе с Курляндией во главе восьми пехотных полков, двух кавалерийских, и двух хоругвей.

– Что? – я захлопал глазами. Словно на меня ушат холодной воды вылили. И куда только бушевавшая во мне совсем недавно похоть подевалась? – Откуда у Августа столько войск?

– А это не Августа войска. Август только кавалерию предоставил, всю сплошь из шляхты. А пехота и хоругвь – личные объединённые войска самого Браницкого, Потоцкого и Чарторыйского, – Петька, видимо, решил меня добить. – Государь, там Ласси и Фридрих, кажется придумали, как его ласково встретить, да вломить так, чтобы мало не показалось.

– Ну что же, пошли послушаем. А потом, подозреваю, что выдвигаемся навстречу. Хочу посмотреть, у них взаправду крылья за спиной, навроде ангельских, или брешут летописи.

Глава 10

Цезарь переступил с ноги на ногу и тихонько заржал. Ему уже надоело стоять, он хотел нестись сломя голову по полю, а не стоять спокойно на вершине холма с непонятными для него целями, но он терпеливо подчинялся другу и хозяину, перед которым чувствовал себя виноватым.

Впереди перед нами расстилалось поле, с противоположного края которого показались польские войска. Вот мимо стройной шеренги пехоты проскакал летучий гусар коронной кавалерии. Надо же, и вправду крылья. Я знаю какую они несут смысловую нагрузку и от чего защищают, но все равно выглядит непривычно.

Отняв трубу от глаза, я повернулся к Ласси.

– Петр Петрович, это было разумно отдавать им Газенпот? – я повторял этот вопрос в сто пятидесятый раз, Ласси уже устал отвечать на него, но он терпеливо повторил то, что я уже слышал неоднократно.

– Да, государь, это было разумно. Они превосходят нас в живой силе почти в два раза. Кроме того, я не слышал об артиллерии, но она точно есть. Браницкий чрезвычайно богатый человек, он вполне способен прикупить своему войску несколько пушек. Он так давно мечтал о гетманской булаве, что сейчас ни за что не упустит шанс продемонстрировать ее в действии.

– Будет крушить врага этой булавой по головам, скача на белоснежном коне? – я иронично приподнял бровь, но Ласси невозмутимо ответил.

– Я бы не исключал этой возможности, государь Петр Алексеевич, – он приник к трубе, окидывая пристальным взглядом поле предстоящей битвы. – Как я и думал, Браницкий оставил два полка в захваченном городишке, чтобы охранять его, пока основные войска разбираются с нами. Довольно самоуверенно, потому что поляки не знают, ни сколько нас, ни на что мы способны…

– Почему ты так уверен, Петр Петрович, что им не известно про нас почти ничего? – я принялся осматривать в трубу выступающих поляков, пытаясь найти среди них гетмана Браницкого.

– Потому что они здесь, государь. Ежели бы знали, то даже они не полезли бы, – увидев мой изумленный взгляд, Ласси пояснил. – Совсем они без головы, словно берсеркеры какие. Непобедимыми могли бы стать, ежели смогли бы договориться между собой, а вот с этим у магнатов совсем плохо, так что нет у них вообще никаких шансов. Я только одного не могу понять, почему именно Браницкий? Он же очень любит все французское, даже дворец свой назвал «Маленький Версаль», а мы вроде как с французами сейчас дружим.