– Кольцов! Ну какой мужчина в курсе женской моды? Откуда ты это все знаешь?
– У меня в «Катрин» хозяин извращенец. Сама понимаешь…
– Ты, Ваня, что-то скрываешь!
– Даже не надейся! Мне категорически не нравятся мужчины! И очень нравится одна княжна. И ваще, Наташ, я готовился. И знаю что твой магазин на Рю де ла Пэ. А твоя мама – видная благотворительница. И, кстати, Бразилия – очень даже ничего. Все в белых штанах. Познакомишь с послом?
По аллеям парка гуляли обаятельные старушки с симпатичными собачками. Миловидные гувернантки выгуливали малышей. Благообразные старички читали газеты на скамейках. Солнце грело по-весеннему, и на деревьях уже можно было увидеть робкие листочки. Я держал за руку удивительную девушку…
Возле своего дома Наташа обняла меня и мы сладко поцеловались. Когда она отстранилась, я протянул руку ей за спину и вытащил оттуда букет из ста одной белой розы. Два гавроша с рю Ордан были мной мобилизованы. Один следил за нашими перемещениями. Второй, увидев сигнал что мы направляемся к дому, ринулся в цветочный неподалеку, и принес ранее заказанный букет. Что я, дурак, гулять с девушкой у которой в руках розы? А вдруг букетом по лицу?
– Наташ, я из мелкопоместных. В теории знаю, что нужно дарить одну розу. Но бороться с собой не могу.
Она еще раз меня поцеловала и засмеялась.
– Зато я вижу, что ты русский.
Открывший дверь консьерж слегка обалдел. Мы попрощались.
Это да. Представить себе француза, подарившего сто роз – нереально. С русской точки зрения французы нечеловечески жадные.
Я закурил и пошел к Елисейским полям.
Дом, в котором я живу – обычный парижский дом. Один подъезд, пять этажей и мансарда. На втором-третьем этажах по две квартиры. На четвертом-пятом, по четыре клетушки на этаж. И две мансардные комнаты. Одну снимаю я. Вторую занимал художник, обрусевший болгарин Михайла Тончев. Но с пару месяцев назад съехал.
Я договорился с консьержкой, что опустевшую мансардную комнату на неделю снимет мой кузен. И заселил туда Мейделя. Чувствует он себя лучше, но ходить ему еще не стоит. Поэтому я ангажировал в публичном доме девочек, Жюли и Катрин. Они ухаживают по очереди за раненым и носят ему куриный бульон из кафе Августа. При общении Яков Карлович оказался нормальным парнем. С легкой прибалтийской занудностью, но девочки считают её признаком аристократизма. Узнав, что у них на попечении настоящий барон, они принялись его обольщать. Он отбивался. А у меня была возможность не сидеть у постели раненого героя, а заниматься своими делами.
– Кольцов! Ваша манера вести дела меня изумляет! – приветствовал меня Мейдель. Рядом сидела Катрин, и, кажется, кормила его с ложечки.
– А что вас удивляет, барон?
– Ну почему не нанять нормальную сиделку?
– И что вам не нравится? Катрин, судя по всему, от вас без ума.
– Прекратите! Мне неудобно перед милыми барышнями. Пусть они и падшие женщины.
– Вы уж определитесь, милые или падшие. И вообще, мы договорились, что будем соблюдать максимальное инкогнито. Обратится к медикам – громко объявить, где вас искать.
– Ну, теперь-то нас врасплох не застанут! Мы вооружены, в конце концов.
– И что, устроите перестрелку?
– А что вы предлагаете?
– Приходите в себя. Там посмотрим. Можно съездить к этим вашим компаньонам. Вы их хорошо знаете?
– Ну, вступить паем мне предложил Сергей Иванович Геттинген. Он служил по интендантству, и давно мне знаком. В товариществе он, кажется, в руководстве.
– Боюсь, вы плохо знаете этого господина. Яков Карлович, приходите в себя. А там, я думаю разберемся. Я пойду работать. Очень вас прошу, не уходите никуда.
– Мне здесь надоело!
– А кому легко? – перешел на французский – Катрин! Вверяю тебе барона. Следи чтоб не убежал. Пошел к себе, взял гитару и ушел. Интересно, она его таки изнасилует, или он не так уж и слаб?
На подходе к «Тетушке Катрин» меня перехватил Николай Белов, художник, что здесь тоже работает. Вообще-то, благодаря Тончеву, у меня здесь множество знакомцев. Художники считают меня своим.
– Кольцов. Выслушайте меня!
– Привет, Коль. Ну пойдем, пропустим по рюмке.
– У меня идея. Давай устроим вернисаж под твои песни? И прямо под пение я напишу картину?
– А что, неплохо. Только иди тогда дальше. Нужно устроить представление. Кто-то рисует, кто-то поет. Кто-то – посадит на стул девушку и пострижет её налысо. Очень не плохо было бы разлить на пол краски разных цветов и в них изваляться. Пригласить прессу…
– ГЕНИАЛЬНО!!!! Кольцов! Я поговорю с ребятами. Давай это все устроим.
– И название какое-нибудь этому всему – «даешь концептуализм!» а? А вообще придумаете какую-нибудь помесь карнавала и акта живописи. Только термин «живопись» рассматривайте максимально широко. Рисовать ведь можно не только красками. А и арт-объектами. Тогда я буду выступать изредка. А меня можно будет заменять вон, Эрнаном с гармошкой, из Гасконца… И сделать этот хепенинг постоянным. Чтоб туристы знали, каждый день в пять часов на площади Тарт – начинается. Миманс какой еще подтяните…
– Это… Это бесподобно! Ты гений, Кольцов.
Возбужденный Белов не прощаясь скрылся среди картин. Ну вот. Запущу концептуализм на полную. А то народ пока стесняется…
