Тут к нам ворвался Семка. Семка, то есть его родители, тоже получили квартиру в нашем доме.
— Идем, — сказал Семка.
Я неохотно вышел на площадку.
— Чего тебе?
Мой друг произнес только одно слово:
— Чердак.
Мы помчались наверх. Оказалось, что в 27 "а" чердак все-таки был. Огромный и совсем пустой. Только крыша низковата, но тут уж ничего не поделаешь, мы были рады и такому.
Когда я вернулся с чердака, мама не переставая ходила по комнате.
— Я так довольна! Я так рада! — Она обернулась ко мне: — А тебе как? Нравится?
Я улыбнулся:
— Очень.
Вскоре чердак завалили всяким хламом, потому что сараев во дворе не было. Но нам с Семкой удалось отгородить себе местечко за котельной трубой. Когда нас ждала какая-нибудь неприятность, мы забирались сюда. Тут мы были уверены в своей полной безопасности.
— Я так и знал, что ты здесь. — Семкина ликующая физиономия ухмылялась.
Он подкрался так осторожно, что я его не заметил.
— Чего ж ты не притащил с собой весь класс? — зло спросил я.
— Ты не злись, — примирительно сказал Семка. — Есть хочешь?
Он вытянул из прозрачного мешочка все, что принес с собой. Семка был человек щедрый и притащил уйму всякой пищи: кусок сыра, колбасу с белыми горошинами жира и еще горячие, в румяной корочке котлеты. Если откусить, подумал я, корочка наверняка захрустит.
Я проглотил слюну: вспомнил, что не обедал.
— Сколько времени?
— Часов восемь. Да ты ешь, — Семка подвинул к самому моему носу котлеты.
Я гордо помотал головой:
— Я объявляю голодовку.
Семкино лицо вытянулось.
— В знак протеста против бойкота, — добавил я.
Семка глядел на меня с изумлением и восторгом.
— Ну, вот что, — сказал я. — Ты сейчас уйдешь отсюда и, если ты мне друг…
— Но твоя мать беспокоится, наверно, — перебил меня Семка.
— …и если ты мне друг, ты никому не скажешь, где я, — решительно закончил я.
Опечаленный, Семка ушел, и я остался один. Только тут я почувствовал, как мне обидно, что со мной так поступают ребята. Даже разговаривать не хотят, как будто я им враг.
Ну, ладно, я вас проучу. Отвернулись от человека, а человек пошел и утопился.
Я представил, какая заметка появится в газете:
Смерть из-за равнодушия
Вчера трагически погиб ученик 6-го класса "А" 13-й школы Валерий Коробухин. Смерть явилась результатом преступного равнодушия к судьбе мальчика. Под внешней веселостью и беззаботностью коллектив не разглядел его нежной, чуткой, легко ранимой души…
Растроганный, что у меня, оказывается, такая нежная душа, я не заметил, как и заснул. Проснулся оттого, что продрог. Я вскочил и — раз, два, три, четыре — стал делать зарядку. Выглянул в чердачное окошко, — на улице была кромешная темень. Наверное, часа два ночи.
Я спустился с чердака. Долго мялся около своей двери, боясь позвонить.
Мама открыла сразу, как будто она простояла там, за дверью, все время, пока я томился на чердаке. Она схватила меня за руку и втащила в комнату. Я никогда не думал, что мама такая сильная. Потом она начала меня целовать, а слезы ее капали мне на лицо и даже за шиворот.
— Где ты пропадал, бездельник! — закричала мама. — Тут все с ума сходят, а он болтается невесть где. Ребята и Лидия Ивановна раз десять приходили уже. Голоден, наверное, как бездомный пес?
Мама снова стала такой, какой была всегда, — суетливой и озабоченной. Она загремела кастрюльками — принялась разогревать обед. От борща шел такой аппетитный запах, что я решил: "Голодовку надо кончать". Кстати, котлеты у мамы были не хуже Семкиных, так что я ничего не потерял. Только волчий аппетит приобрел.
Поев, я разложил кресло-кровать и растянулся во всю длину. Укрылся одеялом и сразу согрелся.
Все-таки это здорово — спать в своей постели, а не на чердаке.
МОГЛО СЛУЧИТЬСЯ "ТАКО-О-Е"!
Когда я появился в классе, меня встретили удивленные и радостные лица. Кто-то даже крикнул: "Ура! Коробухин вернулся!"
Если бы еще цветы да оркестр, это было бы похоже на встречу человека, первым побывавшего на Луне.
— Извините меня, ребята, — сказал я, и голос у меня дрожал, а на глазах навертывались слезы.
Ребята были растроганы:
— Да брось ты!
— Да что ты!
— Ерунда все это!
Они и вправду обрадовались моему возвращению. Хорошие ребята!
Галка Новожилова попробовала было произнести очередную нотацию, она уже откашлялась, но ее остановила Светка Никитина:
— Не надо, с человеком могло тако-о-е случиться.
На лице у добродушной Светки было выражение ужаса, она произнесла слово "тако-о-е" таким свистящим шепотом, что даже я подумал: а ведь и правда могло случиться "тако-о-е".
Еле сдерживая слезы, я сел за парту.
На уроке я вполне овладел своими чувствами. И когда на переменке ребята пристали с расспросами, меня понесло. Во время рассказа я косился на Семку — выдаст или нет? Но Семка глядел на меня восторженными глазами, как будто это не он торчал со мной вчера на чердаке, а кто-то другой.
— Ушел я тогда из класса и пошел куда глаза глядят, — начал я былинным слогом историю о том, как я топился. — Сам не заметил, как добрался до речки. Разделся, а холод собачий… Но я, конечно, ничего не чувствую, сами понимаете, что у меня на душе!
Влез в воду, а она жжется. Вот, думаю, разве можно утопиться в такой холодной воде? Не везет мне что-то.
