Между "А" и "Б" - [6]

Доплыл до середины, сложил руки по швам и — "солдатиком" на дно. Только коснулся ногами песка, как меня вытолкнуло на поверхность.

Я вздохнул, крикнул: "Вот черт!" — и снова пошел на дно. Но меня почему-то еще быстрее вынесло на поверхность.

Глянул я на берег, а там какая-то женщина бегает в цветастом платке — когда я пришел топиться, она белье полоскала. Бегает и кричит:

— Ой, тонет парень, ой, никак выплыть не может!

Вот чудеса, подумал я, сразу двое топятся! Интересно, из-за чего тот парень, про которого она кричит, в реку полез? Может, ему тоже бойкот объявили? И снова пошел на дно…

Но тут прозвенел звонок, вошла Аделаида Васильевна, "англичанка", и ребята разбежались по своим партам.

Следующая переменка была длинная, и тут уже я мог дать себе волю, тем более, что сорок пять минут урока я не потратил даром — рассказ сочинил на славу.

— Так вот, — продолжал я, когда ребята снова окружили меня, — вынырнул я еще раз. Глядь, a на берегу рядом с женщиной солдат появился. Сапоги уже сбрасывает. А женщина приговаривает ему:

— Вынырнет, крикнет что-то и опять на дно. Сил у него, наверное, не хватает. Ты быстрей, солдатик, а то утонет парень.

Тут до меня, наконец, и дошло, что это обо мне тетенька плачется. Это я, выходит, не умею плавать? Я, чемпион 6-го "А"?!

Я возмутился и закричал:

— Да я получше вас обоих плавать могу! Смотрите!

И как пошел кролем! А солдат мне кричит:

— Ты, парень, лучше на спину ляг, силы экономь!

— Я и на спине могу, пожалуйста! — крикнул я.

Тут солдат разделся и бросился в воду. Плавал он здорово, потом я узнал, что у него первый разряд. Я — от него, он — за мной. Наконец оба добрались до берега.

Тетенька нам дала полотенце. Мы растерлись.

Вот так мне и не удалось утопиться.

Ребята молчали.

— Слушай, — вдруг сказал Семка, — а ведь тебе надо было камень на шею привязать.

— Правильно, камень, — загудели ребята.

— Камень — это идея, — сказал я. — Вы знаете, ребята, очень я был расстроен, не подумал про камень. Но следующий раз я без камня и не полезу топиться. Это очень хорошая идея. Спасибо тебе, Сема. — И я свирепо глянул на Семку.

— Не надо, — закричали ребята и весело захохотали.

На радостях, что все так хорошо кончилось — я не утопился и снова подружился с ребятами, — я сделал стойку на учительском столе. Это был мой коронный номер, никто у нас в классе, кроме меня, его не умел делать. И как раз в этот момент к нам вошла Екатерина Моисеевна — наш директор. Я заметил ее краем глаза.

— Атас! — зашумели ребята.

Я спрыгнул на пол и сказал:

— Я могу и больше простоять.

— Это я знаю, — сказала Екатерина Моисеевна. — Пойдем, Валерий, поговорим.

— Пожалуйста, — вежливо согласился я. — Но только не надолго, у нас сейчас контрольная по русскому языку.

— Хорошо, — улыбнулась директор.

И мы пошли в ее кабинет.

"ТРИ БОГАТЫРЯ"

Екатерина Моисеевна была маленькая и полная, и поэтому ходила медленно и при каждом шаге вздыхала.

Мы с ней вместе начали подъем по лестнице. Она сделает шаг, вздохнет, еще шаг и еще вздох. Я мог бы за это время, пока мы поднимались, уже десять раз туда и назад сбегать. Ну, если не десять, то пять во всяком случае.

И почему только Екатерина Моисеевна сделала свой кабинет на четвертом этаже? Ей удобнее было бы на первом. А может, она нарочно, чтобы физкультурой заниматься и сбросить лишний вес?

Я только хотел спросить у Екатерины Моисеевны, правда ли, что она устроила свой кабинет на четвертом этаже, чтобы тренироваться, как она сказала:

— Ну что мне с тобой делать, Валерий? — И опять вздохнула.

Я тоже вздохнул и подумал: а что со мной и вправду делать?

Сверху по лестнице с шумом и криком сбегали ребята. Не долетев двух метров до меня и директора, они вдруг начинали идти спокойно и неторопливо, как будто им было лет по восемьдесят, не меньше. Ребята говорили: "Здравствуйте, Екатерина Моисеевна", — а потом неслись с прежней скоростью и с прежним шумом.

— Ну, так что мне с тобой делать? — снова спросила директор, когда мы уселись в ее кабинете — она в кресло, а я на стул.

Я бывал в этом кабинете не раз и все хорошо помню, а поэтому не стал разглядывать "Трех богатырей" — огромную картину, висевшую на стене, прямо за спиной Екатерины Моисеевны. Я эту картину уже выучил на память. Могу в любой момент рассказать, кто какой меч держит и у кого какой масти лошадь. Сами понимаете, зададут тебе такой вопрос: "Ну что мне с тобой делать?" — а как на него ответить, не знаешь. Каяться еще рано, надо выждать, вот и изучаешь картину. Мне уже пришла в голову мысль: хорошо бы директору для тех, кто часто бывает у нее в кабинете, вместо "Трех богатырей" повесить "Бурлаков", а потом вместо "Бурлаков" еще какую-нибудь картину. Так за несколько лет можно изучить всех художников и все, что они нарисовали.

— Молчишь? — спросила Екатерина Моисеевна.

— Я уже помирился с ребятами, и все будет хорошо, — сказал я. — Обещаю.

— Ты мне каждый месяц даешь обещания, а что из этого?

— Но почти месяц я держу свое слово.

— А на сколько сейчас ты обещаешь? — улыбнулась Екатерина Моисеевна.

Я заметил, что она всегда улыбается, разговаривая со мной. Что бы я ни натворил, она улыбается. Но это, правда, наедине со мной. А при матери и учителях она совсем другой человек. Поэтому я люблю бывать в ее кабинете, когда мы вдвоем. Вот если бы еще вместо "Трех богатырей" повесить "Бурлаков", а вместо "Бурлаков"…