Меж крутых бережков - [52]

— Подожди, подожди, чего плетешь напраслину? Это ты-то прозябаешь?

— А то нет? День-деньской коровы да навоз, — со злостью проговорила Наташа и тут же спохватилась: «Что это я… не завидую ли? Он такой удачливый, и все ему любо, а я не попала в ансамбль, вот и…» И она невольно опять украдкой бросила взгляд на страничку его блокнота, где, словно по колдовству, над притихшим снегом вырисовывались Берендеевы хоромы…

— Ты чего рассердилась? — спросил Толя. — Может быть, я что-нибудь не так сказал?

— Все так. Ты такой же правильный, вроде Феньки Чернецовой, живете, как по уставу.

— А ты чего хочешь?

— Жить хочу в полный размах, вот что.

— Ух ты! — засмеялся Толя, как бы впервые видя Наташу. На минутку он оторвался от блокнота, схватил правой рукой пригоршню снега, бросил в нее. Девушка нагнулась и ответила тем же. Облако искристых снежинок в миг окутало их обоих. Толя приблизился к Наташе — хохочущее лицо ее было все в снегу. Хотелось подойти еще ближе, да мешали лыжи. Он протянул руку, намереваясь, очевидно, ради шутки бросить ей небольшой комочек снега за воротник, Наташа извернулась, и он вдруг, поставив свои «вездеходы» вровень с Наташиными, крепко обнял ее.

— Будет тебе. Увидят… — очень тихо проговорила она. — Идти пора.

И они пошли. Только теперь дорогу прокладывал Толя, а Наташа следовала за ним.

Лес поредел. Вдали, в речной низине, показалось Аргамаково. Наташа остановилась и, затаив дыхание, стала прислушиваться к шушуканью бора, потом окинула взглядом зеленые купола сосен, облепленные порозовевшим на утреннем солнце снегом, и вдруг крикнула Толе:

— Знаешь, мне кажется, где-то вверху звенит тонюсенькая-претонюсенькая золотая струна. Верно? Послушай.

— И в самом деле, звенит, — подтвердил Толя.

Наташа, заметив луч солнца, скользнувший по стволам сосен, прищурилась: луч этот показался ей именно той золотой струной, от звучания которой так тонко лилась в чистом зимнем воздухе веселая песня, и Наташа, на одно мгновение зажмурив глаза, почувствовала, как сердце ее настраивается на эту струну, и столько радости колыхнулось в ее груди, что она не могла сдержать улыбки.

— Хорошо!

Толя понимал ее и был рад не меньше. Он открыл ей глаза на красоту микулинского бора, но, пожалуй, больше был рад не шалым лучам зимнего солнца, а прозрению Наташи, так много еще не понимавшей в жизни.

Глава XXI

Катя приехала из райкома задумчивая, притихшая. Девчата знали: если Катя не начинает говорить о том, что наполняло ее душу в эту минуту, спрашивать бесполезно — ни за что не разговорится. И все у Наташи вырвалось:

— Ну что, Катя, интересно было?

— Потом, Наташа, потом.

После дойки Катя пригласила всех в красный уголок. Расселись по скамейкам и стульям, а сама Катя устроилась на углу стола, чтобы хорошо видеть всех.

Взгляды подруг — то дерзкие, озорные, то мечтательные, то печальные, то виноватые… Легко ли сработаться с таким народом? Характеры у всех разные: одна слишком самолюбива, другая бывает не в меру грубоватой, слишком резкой и никого, кроме самой себя, не хочет слушать, третья — нельзя сказать ленива, но больно уж медлительна. А для общего согласия, для работы, тем более дружной работы, характеры — немаловажное дело…

— Девчата, — негромко начала Катя, вглядываясь в лица подруг, — вы уже знаете, что я только что с пленума райкома. Был там секретарь из области. Когда я слушала его, о многом думалось. Вы понимаете, в те минуты я как-то вроде другими, очень строгими глазами поглядела на себя. Захотелось быть лучше, смелее, внимательней к другим. Ведь человек должен быть лучше, может быть лучше, обязан быть лучше!

Подруги сосредоточенно слушали Катю, лишь одна Аленка стреляла по сторонам глазами, а у нетерпеливой Наташи сорвалось с языка:

— Скучно будет жить на свете, если все будут лучшими и без недостатков.

— Сказанула! А сама-то как со своими грешками? Мало их за тобой?

— Полно, не перечесть!

Все улыбнулись, а Катя сказала:

— Это хорошо, что ты знаешь свои недостатки, а как ты их собираешься изживать?

— Ну, как… Я, конечно, пробую, стараюсь, но пока что ничего не получается.

— А почему ты думаешь, что без недостатков неинтересно жить?

— Тогда я буду такая же скучная, как Феня Чернецова.

— Как тебе не стыдно, Наташка! — возмутилась Аленка.

— А почему стыдно? — с обычной своей резкостью возразила Наташа. — Мы же спорим, а не комплименты друг другу говорим. Я не меньше тебя люблю Феню. Но в данном случае она…

Девушки вновь улыбнулись, а Феня, задетая за живое, сказала спокойно:

— Зря ты, Аленка, возмущаешься. Я не обижусь и не расплачусь от этого. Но Наташа неправильно рассуждает. Она говорит, что у меня нет недостатков, а сама назвала самый страшный недостаток — сказала, что я скучная. Не можешь ли ты, Наташа, объяснить, что такое скучный человек?

— Отчего же, могу, — ничуть не смутившись, отозвалась Наташа. — Вот ты добрая, в помощи никому не откажешь. Ты справедливая — никого зря не обидишь, не обвинишь, сначала разберешься, потом скажешь свое слово. Но вот главное — у тебя нет никаких сильных увлечений, какая-то ты тихая, непонятная. Что ты больше всего любишь? Ничего! И никто никогда не видел, чтобы ты заплакала от обиды или с досады. Никто не слышал, чтобы ты расхохоталась хоть раз. А потому ты и скучная. У тебя нет размаха в жизни, запрятала сердце куда-то под двадцать замков и сидишь. Отец выгнал из дому, а ты вроде и не переживаешь. Или вот, ты воспитываешь молодняк на ферме, и никто не знает, о чем ты мечтаешь, а разве так — интересно?