Меж крутых бережков - [51]

Феня села так, чтобы виден был телевизор. Наташа же, искоса поглядывая на экран, ужинала стоя.

Как только Матрена отлучилась на кухню за молоком, Наташа подошла к Фене, обняла ее и прошептала:

— Феня, сделаешь, что попрошу?

— Конечно!

— Нет, серьезно, это очень и очень важно…

— А что?

— Да, понимаешь, завтра Толя по своим делам едет в Аргамаково, ну, и мне бы хотелось с ним на лыжах…

Наблюдая на телевизионном экране за переживаниями Вальки-Дешевки, Феня сказала:

— Хорошо, я все сделаю.

Рано утром Наташа, надев лыжный костюм и взяв с собой лыжи, пошла вместе с Феней на ферму. Она знала, что Толя не уедет в Аргамаково, не повидавшись с ней. И вот Наташа предстала перед ним в ладном костюме, ярко-зеленой шапочке и таком же шарфе — стоит, сверкая глазами: «Что, хороша?»

— Куда это ты?

— В Аргамаково, с тобой.

— А работа?

— Феня поработает. Я договорилась с ней.

— Так, значит, едешь? — пряча в прищуренных глазах радость, зашептал Толя.

— Угу.

В дверях показалась Матрена с Наташиными варежками в руках.

— На, возьми, лыжница!

Наташа уловила в голосе матери ворчливые нотки, но, несмотря на это, заранее знала — мать позаботится о ее коровах, поможет Фене подоить и убрать их. Наташа заметила это по ее глазам. «Понимает — сама была когда-то молодой».

Вот и околица. Хорошо пройтись по первому снежку!

Толя, посматривая на Наташу, спросил:

— Да ты умеешь ли ходить на лыжах? Не устанешь?

— Вроде умею. Увидим еще, чья возьмет! — засмеялась Наташа, надевая варежки.

— Тогда пошли, — кивнул ей Толя.

Через каких-нибудь пять минут Наташа вырвалась вперед и, прокладывая лыжню в направлении леса, крикнула:

— Догоняй!

— Куда же ты? Ведь дорога рядом.

— Тут ближе — напрямик.

Толе неудобно было становиться на Наташину лыжню, и он начал проторять свою, то и дело зарываясь в рыхлые увалы, торопясь и волнуясь.

Наташа шла легко, размашисто и вскоре скрылась в лесу. Когда Толя приблизился к опушке, она неожиданно вынырнула из молодого сосняка и, хохоча и поднимая снежные буруны, сделала крутой разворот вокруг Толи. Раскрасневшаяся, подошла к нему, повесила палки на лапу ели — с дерева посыпался снег.

— Ну что, дорогой мой зоотехник, каково? — спросила она.

Толя смущенно улыбнулся и, смахнув пот с лица, пристально оглядел волнистые заметы, любуясь бахромчатыми кружевами веток.

— Хорошо! — проговорил он.

Небольшие елочки, облепленные снегом, по пояс утонули в сугробах, черные дубы-крючники в белоснежных оплечьях на фоне алой зари казались необычайно красивыми, расправляющими для борьбы могучие руки.

Какая тишина, какое небо!..

Лицо Толи вдруг оживилось, он торопливо вытащил из кармана блокнот с карандашом и, поглядывая на дубы и елочки, быстро-быстро начал набрасывать тонкими штрихами зимний пейзаж. Рука его дрожала от волнения. Он так торопился схватить глазом и перенести на бумагу опушку заснеженного леса, что Наташа, не вытерпев, подошла к нему поближе и насмешливо спросила:

— Не меня ли рисуешь?

— Становись, нарисую и тебя, — не отрывая взгляда от страницы блокнота, пошутил Толя. «Ах, черт возьми, как жаль, что нет акварели! Разве карандашом передашь это небо и эти голубые тени от сугробов? А Наташа, в самом деле…» И ему вдруг представилось, каким бы ярким пятном на фоне снежных заметов оказалась ее фигурка — веселое розовощекое лицо, зеленая шапочка и развевающийся на ветру шарф, а в руках лыжные палки.

Она заглянула в его блокнот, хотела посмеяться над Толей, но вдруг раздумала: лес выступал на листе бумаги как живой. Корявый дуб тянет кверху натруженные руки, ловит снежинки, а в небе, распластав крылья, парит ворон, и елочки… Дуб, ворон и тишина…

— А откуда же ты ворона-то взял?

— Придумал. — И опять рука забегала по листу, нанося последние штрихи. Рука дрожит в каком-то непонятном, стремительном порыве.

«Волнуется, — подумала Наташа. — Дорвался!»

— А ну-ка, Таха, давай немножко продвинемся вперед, — говорит Толя, скользя на лыжах дальше, в глубь леса. — Мы еще имеем минуток сорок в запасе.

Наташа понимает его: Толя неожиданно стал пленником леса, и она не в силах вернуть его под свою власть. Да и как не стать пленником! В глыбах светлого мрамора застыли верхушки сосен, коньки стрельчатых елей, осыпанные сверкающими звездочками, выглядят точь-в-точь как шпили былинных теремов.

Толя и Наташа остановились, зачарованные.

Тишина… Прозвенела синица — и опять ни звука. Все замерло в торжественном молчании. Разве это лес? Нет, это не лес, это сказочные чертоги царя Берендея! Толя взял Наташину руку и, крепко-крепко стиснув пальцы, ввел ее в эти чертоги. В глазах девушки отразились радость и удивление. Видно, она впервые открывала красоту микулинского, тысячу раз избеганного вдоль и поперек леса. «И как это я ничего не замечала раньше!» — удивилась Наташа.

А Толя уже снова набрасывал что-то в свой блокнот, наверно, эти сосны и ели… Наташа теперь смотрела на Берендеевы чертоги глазами Толи, радовалась его радостью.

— А ты в Микулино надолго приехал? — спросила вдруг Наташа.

— Угу.

— Что «угу»?

— Надолго, на всю жизнь. Люблю я вот это, — кивнул он на лес. — Воздух какой!

— Воздухом сыт не будешь, — проговорила Наташа. — Странный ты человек, посмотрю я на тебя. В Москве театры, музеи, кипение какое-то, люди живут, а мы тут прозябаем.