Метелло - [20]

Но теперь они встретились на людях, и все присутствующие не спускали с них глаз. Метелло вопросительно взглянул на Моретти, и тот с убийственной иронией умышленно громко спросил:

— Ну как? Обхаживаешь фиалки?![20]

Раздался взрыв хохота. Вокруг было столько людей, что Метелло не мог уклониться от ответа. Он шагнул к Моретти и, убедившись, что нападает первым, ударил его кулаком в лицо. При этом вид у него был не столько оскорбленный, сколько недоумевающий. Завязалась драка, которую перенесли затем на площадь перед табачной лавкой. Зрители окружили их и без особого воодушевления пытались разнять. Так уж положено: двое дерутся — третий не лезь. Значит, у них есть повод для драки. Все это продолжалось, пока кто-то не крикнул: «Карабинеры!» В одно мгновение противники переменили позы.

— Это был кулачный бой по-американски. Мы читали о нем в газетах, и нам захотелось попробовать.

— Они — спортсмены, — раздался чей-то голос.

Карабинеры поверили. Метелло с Моретти вошли в кафе и, продолжая держаться на расстоянии, принялись рассматривать себя в зеркало. Их лица напоминали страшные рожи, изображаемые обычно на фонтанах. Нижняя губа Метелло распухала так быстро, будто ее надували, как воздушный шар. Он предпочел не показываться Виоле в таком виде. Место в постели рядом с ожидавшей его возлюбленной в этот вечер осталось незанятым. И не только в этот вечер. Не исход драки и не сплетни заставили Метелло принять это решение, а слова десятника, которыми тот встретил его на следующее утро:

— Ты подрался из-за политики?

— Нет, из-за женщины.

— Из-за чего бы ты ни подрался, в таком виде ты мне на работе не нужен. Как раз теперь, когда тебя сделали подмастерьем, ты вдруг начал работать с прохладцей. Ну что мне сейчас с тобой делать? Иди-ка лучше домой. Завтра придешь.

Виола не стала искать встреч с ним. Правда, Метелло потерял приработок, но зато вскоре почувствовал себя, как выздоравливающий после долгой болезни. Дни, прожитые в таком напряжении, теперь казались ему подернутыми мутной пеленой. Как он жил? С утра до вечера в ожидании, когда наконец стемнеет. Теперь десятник снова стал хорошо относиться к нему, ну а девушку он себе всегда найдет. Эту уверенность вселила в Метелло его связь с Виолой. Но испытывал ли он к ней признательность? Нет, он не чувствовал никакой благодарности и вспоминал о ней даже с неприязнью. Лучше не видеться больше, тогда не понадобятся никакие объяснения. А избежать встреч было очень легко. Достаточно не ходить мимо ее дома, который она покидала только ради воскресной мессы. Виола не бывала нигде, кроме церкви, все остальное было у нее на дому: мужчин выбирала среди поденщиков, портниха приходила к ней на дом, так же как и женщина, которая раз в неделю мыла ей голову и делала прическу.

Метелло стал чаще посещать Палату труда, а после ужина шел в кафе, в табачную лавку или в остерию. И владельцы прачечных снова звали его, когда у них бывала какая-нибудь работа, и Моретти вновь подружился с ним. Они были одного возраста, и им предстояло вместе призываться, но комиссия освободила Моретти: у него обнаружили порок сердца, о котором никто не подозревал.

Прошло несколько месяцев. Наступила осень. Метелло все больше осваивал свое ремесло. А девушек он менял одну за другой. Сначала была у него швея, работавшая в брючной мастерской. Она жила на Парионе и не разрешала брать себя под руку. «Вдруг нас кто-нибудь увидит!» Даже на виа Пургаторио, где не было фонарей, она не позволяла себя целовать. «Меня еще никто не целовал. Прежде всего ты должен прийти к нам домой». Грудь у нее была пышная, зато нос картошкой и рот огромный. «Прощай, детка!» Встретив ее много лет спустя, он никак не мог припомнить ее имени.

Тоненькую, изящную Пию, вышивальщицу, ему удалось шаг за шагом уговорить дойти до Альбереты. Девушка дала поцеловать себя, а потом вдруг спросила: «Ты когда к нам придешь?» В следующее воскресенье она отказалась идти с ним на Альберету. «Если у тебя нет серьезных намерений, нам лучше расстаться». Она горько расплакалась, и Метелло растрогался. «Завтра, завтра вечером. Можешь сказать это своим родителям».

Пия сразу же перестала плакать и расцвела улыбкой. Она согласилась пойти с ним, но не на Альберету, а за Джирамонтино, с условием, что он не позволит себе ничего лишнего. Она сняла шляпу и положила на траву; волосы у нее были чистое золото, а ручки беленькие, как у феи, и такие крохотные и слабенькие, что, сжимая их в своей руке, Метелло легко мог бы их раздавить. Пия была очень красива и напоминала одну из картинок, изображавших королеву Маргариту в парке Раккониджи. «Завтра… завтра…» Но в тот же вечер Метелло одумался. Пара ли она ему? Не слишком ли она нежна и хрупка? И наступила очередь новой девчонки, встретившейся ему на пути. Эта была швеей. Казалось, будто невидимая рука сжала ее тонкую талию и выдавила груди, как краску из тюбика. Ей не нужно было носить корсет. «Мое имя Гарибальда, но дома меня зовут Бальдиной». На углу виа Пургаторио она позволила поцеловать себя, укусила его за язык и убежала. На следующий день он снова ждал ее, но она примчалась раскрасневшаяся и, не переводя дыхания, выпалила: «Уходите, ради бога! Я встречалась с вами, чтобы досадить своему жениху, а сегодня утром мы помирились. Я созналась ему во всем, и он сказал, что рано или поздно рассчитается с вами. Ради бога!»