Метаморфозы - [39]

        Чахнуть стала она, любви до безумья предавшись,

260 Нимф перестала терпеть, дни и ночи под небом открытым

        Сидя на голой земле; неприбрана, простоволоса,

        Девять Клития дней ни воды, ни еды не касалась,

        Голод лишь чистой росой да потоками слез утоляла.

        Не привставала с земли, на лик проезжавшего бога

265 Только смотрела, за ним головой неизменно вращая.

        И, говорят, к земле приросла, из окраски двоякой

        Смертная бледность ее претворилась в бескровные листья,

        Все же и алость при ней. В цветок, фиалке подобный,

        Вдруг превратилось лицо. И так, хоть держится корнем,

270 Вертится Солнцу вослед и любовь, изменясь, сохраняет».

        Кончила, и овладел удивительный случай вниманьем.

        Кто отрицает его, а кто утверждает, что в силах

        Все настоящих богов, — но что Вакха меж них не бывало!

        Все к Алкитое тогда обратились, лишь сестры замолкли.

275 Та, челноком проводя по нитям пред нею стоящей

        Пряжи, — «Смолчу, — говорит, — о любви пастуха, всем известной,

        Дафниса с Иды, кого, рассердясь на соперницу, нимфа

        Сделала камнем: вот как сжигает влюбленных страданье!

        Не расскажу и о том, как природы закон был нарушен,

280 И двуединый бывал то мужчиной, то женщиной Ситон.

        Также тебя, о алмаз, младенцу Юпитеру верный,

        Бывший Цельмий, и вас, порожденные ливнем куреты,[171]

        Ты, о Кротон со Смилакой,[172] в цветы превращенные древле, —

        Всех обойду, — и сердца забавной потешу новинкой.

285 Славой известна дурной, почему, отчего расслабляет

        Нас Салмакиды[173] струя и томит нам негою тело, —

        Знайте. Причина темна: но источника мощь знаменита.

        Тот, что Меркурию был богиней рожден Кифереей,

        Мальчик[174] наядами был в идейских вскормлен пещерах.

290 Было лицо у него, в котором легко узнавались

        Сразу и мать и отец; и носил он родителей имя.

        Вот, как только ему пятнадцать исполнилось, горы

        Бросил родимые он и, оставив кормилицу Иду,

        По неизвестным местам близ рек блуждать неизвестных

295 Стал, на утеху себе умеряя труды любознаньем.

        В грады ликийские раз он зашел и к соседям ликийцев,

        Карам. Он озеро там увидал, чьи воды прозрачны

        Были до самого дна. А рядом — ни трости болотной,

        Ни камыша с заостренным концом, ни бесплодной осоки.

300 В озере видно насквозь. Края же озерные свежим

        Дерном одеты кругом и зеленою вечно травою.

        Нимфа в том месте жила, но совсем не охотница; лука

        Не напрягала, ни с кем состязаться она не хотела

        В беге, одна меж наяд неизвестная резвой Диане.

305 Часто — ходила молва — говорили ей будто бы сестры:

        «Дрот, Салмакида, возьми иль колчан, расписанный ярко,

        Перемежи свой досуг трудами суровой охоты!»

        Дрот она все ж не берет, ни колчан, расписанный ярко,

        Перемежить свой досуг трудами не хочет охоты.

310 То родниковой водой обливает прекрасные члены,

        Или же гребнем своим киторским[175] волосы чешет;

        Что ей подходит к лицу, глядясь, у воды вопрошает;

        То, свой девический стан окутав прозрачным покровом,

        Или на нежной листве, иль на нежных покоится травах,

315 То собирает цветы. Однажды цветы собирала

        И увидала его и огнем загорелась желанья.

        Быстро к нему подошла Салмакида, — однако не прежде,

        Чем приосанилась, свой осмотрела убор, выраженьем

        Новым смягчила черты и действительно стала красивой.

320 И начала говорить: «О мальчик прекраснейший, верю,

        Ты из богов; а ежели бог, Купидон ты наверно!

        Если же смертный, тогда и мать и отец твой блаженны,

        Счастлив и брат, коль он есть, и также сестра, несомненно —

        Благо и ей, и кормилице, грудь дававшей младенцу,

325 Все же блаженнее всех — и блаженнее много — невеста.

        Если ее ты избрал и почтишь ее светочем брачным.

        Если невеста уж есть, пусть тайной страсть моя будет!

        Нет — я невеста тебе, войдем в нашу общую спальню!»

        Молвив, замолкла она, а мальчик лицом заалелся.

330 Он и не знал про любовь. Но стыдливость его украшала.

        Цвет у яблок такой на дереве, солнцу открытом,

        Так слоновая кость, пропитана краской, алеет,

        Так розовеет луна[176] при тщетных меди призывах.

        Нимфе, его без конца умолявшей ей дать поцелуи,

335 Братские только, рукой уж касавшейся шеи точеной, —

        «Брось, или я убегу, — он сказал, — и все здесь покину!»

        Та испугалась. «Тебе это место вполне уступаю,

        Гость!» — сказала, и вот как будто отходит обратно.

        Но озиралась назад и, в чащу кустарника скрывшись,

340 Спряталась там и, присев, подогнула колено. А мальчик,

        Не наблюдаем никем, в муравах луговины привольной

        Ходит туда и сюда и в игриво текущую воду

        Кончик ноги или всю до лодыжки стопу погружает.

        Вот, не замедля, пленен ласкающих вод теплотою,

345 С нежного тела свою он мягкую сбросил одежду.

        Остолбенела тогда Салмакида; страстью пылает

        К юной его наготе; разгорелись очи у нимфы