Метамодерн в музыке и вокруг нее - [37]
Софиология (во всех своих обертонах от собственно философского учения до мистического узрения Софии) обретает новые краски в контексте третьей и (условно) четвертой волны феминизма: после феминоцентризма искусства модерна, понимавшего женщину как хтоническое существо (в этом смысле полотна Климта не противоречат трактату Отто Вейнингера), женщины-товарища коммунистической эпохи и постмодернистской критики шовинистского дискурса, в метамодерне впервые становится возможным поклонение женскому образу без его одновременной деперсонализации и уничижения.
Исихазм как духовная практика, «умная молитва», соединяет рациональное и интуитивное в единый, активно переживаемый аффект. Исихазм допускает соединение с Богом – обожение – без каких-либо посредников, позволяя каждому обходиться без института Церкви, что резонирует с новой сакральностью, актуализировавшейся сегодня: искусство как будто стремится к лицезрению нетварного фаворского света, минуя Церковь и даже конфессию как таковую.
Холизм парадоксальным образом замещает постмодерную «шизофрению». Информационная травма, возведенная в степень технологической сингулярностью, непрерывное изменение системы координат, наконец, бесконечный скроллинг, составляющий самую основу жизни современного человека, приводит к метамодернистской целостности мышления: «мировосприятие современного человека характеризуется беспрерывным исследованием интернет-пространства, постоянным колебанием между реальным и виртуальным, в результате этой осцилляции между цифровыми копиями своей личности, потоками информации и реальной жизнью, у человека формируется особое отношение к миру, включающее в себя возможность рассматривать множество позиций одновременно, воспринимать противоположные идеи, и, как следствие, более целостно, нелинейно воспринимать ряды событий и явлений»[229]. Такова новая целостность эпохи метамодерна.
Русский космизм, объединяющий ряд идей русской философии в единое целое, перекликается в метамодерне с продолжающимся освоением космоса и приближением эпохи космического туризма[230]. На место индивидуального приходит всеобщее, на место раздробленного – всеединое, на место постмодернистского хаоса – метамодернистский космос как живой, одушевленный, одухотворённый порядок.
В центре космизма – идея Музея как всеобщего «собора»: Музей доступен для всех, он объединяет науку, искусство и религию храма интуитивного знания. Втексте Музей, его смысл и назначение Николай Федоров пишет: «Музей – это не частная какая-либо попытка, а соединение всех сил и средств для разрешения всеобщего вопроса о небратстве»[231].
Обращение с «чужим» текстом в метамодерне, отношение метамодерна к прошлому культуры как будто описывает Федоров в своем понятии перевода. Если переход механическое помещение культуры прошлого в музей, то перевод, по Федорову, есть «возвращение, переводящая сила есть сила соединяющая и воскрешающая. Перевод или Пасха есть общее торжество, торжество из торжеств над природою вместо торжества сословия над сословием, народа над народом»[232]. Она «есть полная противоположность прогрессу, при котором младшее устраняет старшее (когда студент считает себя выше профессора, когда дерзость становится высшею доблестью и начальник начинает бояться подчиненных)»[233].
Фантастическая в своей дерзости идея «воскрешения умерших», и, шире, воскрешения всего мертвого в контексте метамодерна означает использование прошлого не в качестве атрофированных «портретов» – своеобразных walking dead постмодернизма, а в качестве целых оживших дискурсов, живых и действенных способов мышления, внезапно обретающих новую, вечную плоть и кровь. Именно такая – живая, кровная, родовая – связь с прошлым, в отличие ототстраненно-цитирующей связи постмодернизма, определяет метамодерн. Федоровская идея воскрешения мертвых активно рефлектируется в современной русской литературе (роман Фигль-Мигль Эта страна, тексты В. Пелевина).
В отдельных аспектах воплотившейся мечтой Федорова о Музее стал тотальный Интернет: равно доступный для людей любого уровня образования, любого возраста и сферы деятельности, он превратился в непрерывно самовоздвигаемый храм знания – другой своей стороной, правда, оборачивающийся постмодернистской информационной «помойкой» – но вряд ли в реализации этой идеи можно обойтись без второй стороны.
Всеобщность, возможность участвовать и создавать должна быть доступной для всех: по Федорову, музей принадлежит всем и является «всеобщею евхаристею знания»[234]. Это также реализуется в тотальном Интернете эпохи четвертой промышленной революции с его стиранием границ профессионализма и дилетантизма, с всеобщей вовлеченностью в интеллектуальный и художественный процесс – который уже перестает быть чем-то отдельным от культуры в целом. Причиной здесь служит новая целостность электрической эпохи: «весь мир, прошлый и нынешний, открывается теперь перед нами, словно растущее растение в безумно ускоренном кинофильме. Электрическая скорость синонимична свету и пониманию причин»[235]. А также – новая связность: «Механизация держится на разбиении процессов на гомогенизированные, но не связанные друг с другом элементы. Электричество вновь воссоединяет эти фрагменты, ибо скорость его действия требует высокой степени взаимозависимости между всеми фазами любого процесса»
«У великого искусства ужасные манеры!» С первых строк этого драматичного повествования становится очевидно: знаменитый историк и популяризатор науки Саймон Шама не намерен примерять на себя роль авторитетного музейного гида, неспешно ведущего от шедевра к шедевру доверчивую группу жаждущих прикоснуться к прекрасному. А потому не надейтесь на легкую прогулку по музейным залам – вместо нее эксцентричный провожатый, ни секунды не помешкав на пороге, просто втолкнет вас в двери мастерской, где в этот самый момент является на свет одно из самых значимых произведений искусства.
«…Прошло более 70 лет после окончания Великой Отечественной войны, заросли окопы и поля сражения, но память человеческая хранит сведения о воинах, положивших свою жизнь, за Отечество. Им было суждено много сделать для страны и своего народа. Евгений Вучетич – воин, гениальный скульптор XX столетия – это сделал.Он сохранил своими произведениями, своим талантом память о войне, о жизни, о подвигах предыдущих поколениях человечества, размышляя о великом завоевании народа.Скульптура «Родина-мать зовет» признана мировым шедевром.
Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.
Эта книга о памятнике мирового значения в Крыму – античном городе Херсонесе (на окраине современного Севастополя). Херсонес Таврический уникален: на маленькой (всего 40 га) территории бывшего города, в его руинах и в земле оказались законсервированы свидетельства двух эпох, двух мировых цивилизаций – античной и византийской.В книге рассказано об архитектуре и искусстве античного Херсонеса (конец V в. до н. э. – IV в. н. э.). Ее авторы – искусствоведы, многие годы работавшие в Херсонесском музее-заповеднике, на месте изучившие его замечательные памятники.Книга рассчитана как на специалистов, так и на массового читателя, на всех, кто интересуется искусством и историей.
Книга посвящена ярчайшему явлению в российском андеграунде – декадентскому движению «Бархатное подполье», которое в 2015 году отмечает 10-летний юбилей. Фестиваль «Бархатное подполье» в нулевых стал самым загадочным и богемным мероприятием Москвы, породив массу последователей, в том числе в Москве, Воронеже, Санкт-Петербурге.Перед вами увлекательный рассказ об истории фестивалей и салонов, закулисных интригах и тайной жизни участников «Бархатного подполья», публикуемые впервые воспоминания, редкие фотографии, афиши и многое другое.Издание дополнено искусствоведческими статьями, посвященными таким важным для «Бархатного подполья» понятиям, как «декаданс», «эскапизм», «дендизм».
«Пятого марта в Академии художеств открылась вторая выставка «Общества выставок художественных произведений». С грустными размышлениями поднимался я по гранитным ступеням нашего храма «свободных искусств». Когда-то, вспомнилось мне, здесь, в этих стенах, соединялись все художественные русские силы; здесь, наряду с произведениями маститых профессоров, стояли первые опыты теперешней русской школы: гг. Ге, Крамского, Маковских, Якоби, Шишкина… Здесь можно было шаг за шагом проследить всю летопись нашего искусства, а теперь! Раздвоение, вражда!..».