Место на земле - [32]
Санитар внимательно его выслушал и сказал, что работа для него найдется.
Абдо вернулся радостный. Лучшее будущее подавало ему весть о себе.
Нафиса заставила его дважды повторить свой рассказ о том, как принял его Талба. Он велел жене, как только она завтра постирает белье студентам, пойти к жене Талбы — помочь ей по хозяйству и развлечь ее.
Абдо проснулся чуть свет и рано утром вместе с Талбой отправился в донорское отделение больницы. Вместе с другими он просидел до десяти часов, когда наконец открыли дверь. Все вошли в коридор, где царила абсолютная тишина. Абдо сел на скамью. От запаха карболки его начало мутить, желудок, казалось, поднимается к самому горлу.
Ожидавших вызывали группами и опрашивали. Спросили и Абдо, как зовут его мать и отца, от чего умерли его дед и бабушка. Попросили фотографию, но у Абдо нашлась лишь карточка на удостоверении личности, которое он всегда носил с собой, боясь полицейских облав.
Потом его вызвали в другой кабинет, и сестра, вонзив в его руку шприц, взяла у него полную склянку красной крови. Затем ему сказали: «Приходи через неделю».
В течение всей недели у Абдо по-прежнему не было ни кирша. Половинки, четвертушки и даже корки лепешек иссякли. Рано утром, точно в назначенный день, он был вновь на донорском пункте. В десять утра открыли двери. Вошедшему перед ним ответили: «Нет, ваша кровь непригодна». Сердце у Абдо замерло. Но ему сказали: «Годен». И велели подождать. Абдо ожил. Несмотря на голод, он почувствовал себя героем среди толпы ожидающих и горделиво, как в давние времена, поднял голову.
Вскоре его позвали в кабинет. Когда его руку положили на подставку, ему стало страшно, но, увидев соседей справа и слева, он успокоился. Потом он почувствовал что-то холодное, будто его рука прикоснулась ко льду. Абдо смотрел на сестер, плавно, молча и деловито снующих со шприцами в руках. Сестры были не похожи на его говорливую жену. Абдо заметил, что тут есть и мужчины. Лица у всех были белые, как полотно, и гладкие, как шелк.
Абдо все смотрел на девушек-сестер, которые то и дело поправляли марлевые повязки, закрывавшие их приятные лица. Потом он почувствовал усталость.
Сосед справа спросил: «Сколько же они возьмут крови?» Кто-то ответил: «Не знаю. Говорят, пол-литра». Беседа на этом прервалась.
Наконец руку Абдо освободили, протерли холодным спиртом и сказали: «Все».
Абдо встал, сделал несколько неуверенных шагов к двери, потом остановился и спросил о деньгах: хоть один — два кирша.
Ему ответили: «Подожди».
Он ждал. Ему заплатили один фунт тридцать пиастров! Они были вежливы и накормили его, вычтя за это какую-то сумму.
Выйдя из больницы, Абдо, прежде чем идти домой, зашел в лавку мясника и купил фунт мяса, потом завернул к зеленщику и купил еще кулек картошки. Улыбаясь, он подошел к дому и постучался. Открыв дверь и увидев в его руках продукты, Нафиса ответила на его приветствие, осторожненько взяла кульки, и, если бы не стыд, она сказала бы, что нежно любит его, что она готова умереть за него.
В очаге загорелся огонь, закипел мясной суп, приятный запах распространился по всей квартире. Этот запах дошел и до соседей; некоторые молча завидовали.
Абдо плотно поел, вышел на улицу и купил арбуз.
В эту ночь он не слышал привычного ворчания жены. Их мирный шепот напоминал воркованье голубей.
К концу недели деньги иссякли.
В назначенный день и час Абдо снова был в донорском пункте. У него опять взяли кровь, накормили и выдали деньги. Абдо был доволен своей новой работой. Он больше не слышал ни замечаний мастера, ни окриков артельного десятника, ни брани полицейского. Все, что от него требовалось, — это каждую неделю ходить в донорский пункт, в это опрятное, сияющее белизной помещение, отдавать пол-литра крови, получать плату, кормить свою жену.
Многие завидовали его новому заработку.
Жена ухаживала за ним подобно ифриту, который улавливает душу грешника. Принимая из его рук пакеты с продуктами, она нежно улыбалась ему. Когда он ложился, она не давала ему спать своим воркованьем, с беспокойством говоря об его здоровье, о том, как он похудел и пожелтел. Рассказывала она и о том, что болтают о нем соседки по квартире, и как она ругалась с Хамидой, которая сказала, что это срам, если муж продает свою кровь. Порой она ласкала его, как мать ласкает свое дитя, и плакала, что ему приходится отдавать так много крови. Ночью она укутывала его потеплее, днем не давала ему и пальцем пошевелить, покорно исполняла все его просьбы и капризы, как будто он был большим ребенком.
Абдо огорчался, чувствуя и понимая, чем вызваны такие заботы. Но разве это так уж важно!
Верно, что каждый раз, когда у него брали кровь, он чувствовал головокружение и, засыпая во дворе больницы, спал там до вечера.
