Месть зэка - [28]

Незнакомец засмеялся и почему-то указал рукой назад за свое плечо, будто документы его, так же, как и право на посещение ограбленной квартиры, находилось где-то на уровне дверного косяка. Боев пошел было на него грудью, а прокурор, зайдя с другого бока, собрался было силой прекратить «продвижение неизвестного лица к месту совершения преступления», но точно в той самой точке, на которую лицо указывало рукой, возникла голова еще одного столь же прилизанного штатского, только еще более выхоленного на вид.

— Спокойнее, товарищи, спокойнее, — закивал второй человек, скоренько проходя вплотную к Боеву я протягивая ему красную книжечку, которую Боев сначала как-то даже оттолкнул, а потом вернул назад, изобразив на лице нечто подобное подобострастию.

— Не горюйте, Николай Николаевич, — сказал человек в синем костюме с самой очаровательной улыбкой на губах. — Я понимаю, первое дело в новой должности, и какое дело: двойное убийство. Вы можете не поверить, но когда вас ставили на город, в первым рекомендовал вас. Ермаков — прошу любить и жаловать.

«Ермаков, Ермаков», — стал быстро соображать прокурор.

— Второй секретарь, — шепнул ему в ухо Боев и сразу отшатнулся.

«Из горкома, значит», — вспомнил Николам Николаевич. И, узнав про высокий чин своего гостя, сразу насторожился.

— Вас что-то интересует в этом деле? — спросил он вежливо. — Пока мне еще нечего сказать.

— Мы можем уединиться, так чтобы ваши сотрудники нам не мешали? — также вкрадчиво проговорил человек и при этом достаточно настойчиво провел прокурора на кухню.

— Искали усердно, — отметил Ермаков, присаживаясь на подоконник и приглашая прокурора занять табуретку напротив него.

Николай Николаевич промолчал. Цепким взглядом профессионала он отметил то, что Ермакову было не ухватить: искали хоть и усердно, но неумело. Есть десяток характерных мест на кухне, куда торгаши прячут деньги, так половина из них не была задействована. Явно работали любители, но духовитые, которым уже нечего терять.

— Я заезжал к вам, в прокуратуру, — признался Ермаков, поправляя узел галстука и без того прекрасно сидящего у него на шее. — Мы разминулись на пять минут. Но я не жалею. Иногда полезно оказаться в атмосфере чужой деятельности, чтобы составить мнение.

Я хотел поговорить о жертве. О Дмитрии Дмитриевиче.

— Вы его знали? — безразлично спросил прокурор, ничем не выдав важности задаваемого вопроса.

— Нет, — без колебаний ответил Ермаков. — Лично я его не знал. Но это был человек нашего круга. За три дня до смерти его назначили начальником строительного главка. Но и раньше много лет он был в номенклатуре горкома. Когда убивают в собственной квартире человека уровня Дмитрия Дмитриевича, это уже не уголовная трагедия. Это — политическое дело! И я попрошу вас именно так отнестись к происшедшему. Возможно, с ним свели счеты наши политически враги. Вы знаете, какая острая борьба сейчас идет на всех уровнях.

— Не похоже, — покачал головой прокурор. — Политическая борьба не ведется ударами ножа. Почерк бандитский.

— Вы не правы, — невозмутимо отпарировал Ермаков. — Вспомните, как был убит топором отец Александр Мень. Кое-кто до сих пор пытается придать этому делу уголовный характер.

— А что, покойный вел политическую деятельность? — поинтересовался Николай Николаевич.

— Он был депутатом райсовета. Но это лишь соответствовало его должности директора мебельного комбината. Практически, занимаясь лишь хозяйственной деятельностью, он сумел стать фигурой даже в масштабах такого города, как Москва. Кроме того, это был обаятельный человек, мир его праху, жизнелюб, добряк, трудно сказать, скольким людям он бескорыстно помог. Поэтому мы особенно заинтересованы, чтобы убийца или убийцы были пойманы и получили по заслугам. Оставляю вам номер своего рабочего телефона и вертушки. Звоните, как только появятся новости. — С этими словами Ермаков задержался в дверях кухни, внимательно глядя в глаза прокурору. — И все-таки, нельзя сбрасывать со счета политический аспект убийства, — многозначительно повторил он. — И вы, как коммунист, не можете этого не понимать. Кстати, какие у вас взаимоотношения с компетентными органами?

— Сотрудничаем, — неопределенно ответил прокурор. — Пока вроде сами справляемся. — И эта фраза как бы подвела итог не слишком приятной беседы.

Глава 4

Система геометрически жестких запретов, железной проволоки и решеток, именуемая режимом зоны, несла в себе зыбкость. Никто, ни администрация, ни заключенные не были уверены в своем положении, да и просто в том, что завтра останутся живы. Сегодняшний бригадир, по-местному, бугор, распорядитель десятков жизней и материальных благ вдруг оказывался доходягой в бригаде по сколачиванию ящиков, а удачливый жулик, одетый во все щегольски черное, за строптивость опускался в петушатник. Примеров тому была тьма, и только тот, кто всегда был напряжен и готов к отпору, имел шанс выжить и выдержать.

Но постоянное напряжение расслабляло, и человек, понимающий, что тишина обманчива, все равно поддавался мирному течению дней.

Очередным утром Виктор встал на проверку среди тридцати четырех уголовников из своей бывшей бригады на твердом асфальтовом плацу. Казалось бы, сплошные воры, мошенники, валютчики и налетчики, но если разобраться чуть глубже — среди них найдутся осужденные несправедливо, как сам Виктор, и вовсе случайные люди.