Месседж от покойника - [56]

О’Рэйли взял запасной телефон, при звонке с которого на опознавателе номера высвечивался обычный номер из обычного района Лос-Анджелеса, да еще и с фамилией, звучащей по-испански… «Пусть Родригес позвонит», — говорили в Группе по поводу таких звонков.

Выждав минут пятнадцать после первых своих попыток, Лайон позвонил сразу по срочному номеру. Ответил юношеский неустоявшийся басок — ответил сразу.

— Мне бы с Санчесом словечком перекинуться, — сказал Лайон беззаботно, — кликни-ка его, паренек.

— Хозяина нет в офисе. Хотите оставить сообщение?

— Да какие тут сообщения… Скажи, он где, дома? Тогда туда позвоню. Он мне срочно нужен.

— Не могу точно сказать, — стараясь быть солидным, ответил басок в трубке. — Но думаю, что дома.

— А в офисе он сегодня как? Появится?

— Он сказал, что придет попозже. Так передать что-нибудь, если позвонит?

— Передай, что Карлос звонил. Но я его раньше найду.

Пока ничего особенного не происходило, но и процедура приглашения в Группу на допрос, обычно достаточно простая, сейчас начиналась непросто. А Лайон твердо помнил один из основных принципов сыскной работы: если что-то с самого начала не ладится — удвой внимание. Потому что дальше будет только хуже.

Уже потом, через годы, любимый учитель О’Рэйли — Потемкин рассказал ему об основополагающем принципе Питерса: «Дерьмо, которое может случиться, непременно случается». И добавил, что это — Первый принцип. А есть еще и Второй: «Дерьмо, которое не должно случиться, тоже обязательно случается».

Вот и выходило, что весьма простая штука — пригласить владельца похоронного бюро «Добрая Память» на допрос в Группу — пока не очень получалась. Проще всего было бы Лайону О’Рэйли оставить официальные сообщения — на автоответчике и отдельно — помощнику Санчеса Рамиро, который поднимал трубку. Но это при нормальном течении обстоятельств. А Лайон прекрасно помнил свой ночной разговор с Эриком Редвудом, когда выяснилось, что Санчес Рамиро был на кладбище в момент смерти Мартина Дэвиса. И знал Лайон, что Потемкин после его доклада оставил Кима на работе со срочным ночным заданием — это бывало нечасто. И о результатах поисков Кима тоже знал, Потемкин пригласил его присутствовать, когда аналитик докладывал.

И еще — пальчики! Пальцы Санчеса Рамиро на шприце — тут уж никуда не денешься… Потом, когда О’Рэйли с Потемкиным остались вдвоем, шеф сказал буднично: «Санчеса этого надо к нам. И чем быстрее, тем лучше…»

И вдруг Рамиро не подходит к телефону в будний день, с утра… А ведь у него, как у большинства владельцев малого бизнеса, наверняка служебный номер соединен с мобильным — значит, все звонки Лайона он видел. Видел, но не ответил.

«Хорошо хоть фамилия его не Родригес, — подумал Лайон, открывая в компьютере базу владельцев домов. — Иначе по этой базе его в жизни не найти бы — Родригесов тут тысячи…»

Выходило, что Санчес Рамиро владел домом в Северном Голливуде — недорогой район и неплохой, хотя к числу привилегированных не относится. От офиса — минут двадцать пять, если без пробок. Предупредив шефа, Лайон выехал к дому Рамиро, по дороге освежая в памяти услышанное утром от Кима. Время от времени поглядывал на экран «таблетки», где сделал заметки…

Родился Рамиро в Колумбии — стране, которую называют мировой столицей наркобизнеса. Сейчас, в эпоху глобализации, многие акценты сместились, но то, что в Колумбии успешно действуют могучие наркокартели, остается фактом. Вот и Хопкинс туда недавно опять летал. Зачем — этого он Лайону, естественно, не докладывал, но не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться.

Рамиро родом из бедной семьи, из трущобного района Боготы, где вырасти вне мафиозного влияния просто невозможно. Тем не менее Санчес после всего лишь одной годовой отсидки сумел сменить сначала район — он перебрался в небогатый, но благополучный пригород, а потом и страну сменил…

Как именно он перебрался в Штаты — по документам теперь и не разберешь. Нелегальная эмиграция через южные границы США процветала десятилетиями. И никто по-серьезному ею не занимался. Потому что каким-то бизнесменам было выгодно иметь на рынке дешевую рабочую силу — ничем не защищенную и потому безропотную. Это дело известное, но Рамиро, видимо, был парень с головой, потому что, попав в Штаты, сразу занялся хлопотами по обустройству, получил сначала грин-карту, удостоверение постоянного жителя страны, который, в общем, имеет все права — только не имеет права участвовать в выборах. Без этого права Рамиро, конечно, легко обходился. Шестью годами позже он стал гражданином, и теперь вопросы натурализации его уже точно никак не волновали.

О’Рэйли подумал даже, что в столь благополучной карьере паренька из трущоб Боготы могли сыграть роль добрые отношения Рамиро с отделом борьбы с наркотиками — но указаний на это, если такие отношения и были, в делах, конечно, не найдешь…

Через несколько месяцев после приезда в Лос-Анджелес Рамиро устроился в похоронное бюро «Добрая Память». До этого занимался, как все новые нелегалы, всем чем угодно — вытаскивал мусор, работал на автомойке, проводил дни в небольших группах таких же испаноязычных эмигрантов, как и он сам, подле крупных супермаркетов, где продавались строительные материалы — какого-нибудь Home Depot или Lowes…