Мертвые дома - [22]

— Они гибнут, как дома, как страна, в которой мы родились.

Юноша с острым еврейским носом произнес:

— Plurima mortis imago…[6]

Варела встряхнулся, пробужденный латынью, которая была выше его разумения.

— Молчать!

На этот раз они молчали долго. Теперь автобус шел на малой скорости. Они медленно двигались навстречу ночи. На горизонте замигали огоньки лагеря Паленке.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ Кум Фелисиано

22

Колея, оставленная желтым автобусом, сначала исчезла с пыли саванны, потом с песчаного русла пересохшей реки, но она не исчезла из сердца Себастьяна. Когда он сказал в патио Вальенов: «Надо что-то сделать», это были не пустые слова; он внимал им как настойчивому велению своей человеческой совести. Пытаясь отыскать в аромате трав, в крике выпи, грязном зеркале болот ответ на мучивший его вопрос, он ездил из Парапары в Ортис на свидания с Кармен-Росой, из Ортиса в Парапару после свиданий с Кармен-Росой теми же тропами, что и прежде, но весь во власти охватившего его порыва.

Он говорил Кармен-Росе о таких вещах, которые прежде никогда его не волновали и даже о существовании которых он, казалось, не догадывался до тех пор, пока перед кабачком Эпифанио не остановился автобус с узниками.

— Разве можно терпеть такое! Нашей страной правят варвары, вооруженные копьем и кнутом. Нужно быть кастратом, а не мужчиной, чтобы молча смиряться и не противиться этому, чтобы согласиться с этим, словно ты сообщник.

Через неделю он сказал:

— Студенты оставили свои дома, свои книги, своих девушек и пошли в застенки Ротунды и Кастильо, пошли под пули, пошли на смерть в Паленке. Было бы преступлением оставить их одних.

В следующее воскресенье он сказал:

— Тех, кто приказывает, — четверо, двадцать, сто, десять тысяч, не больше. А нас, тех, кто терпит удары и склоняет голову, — три миллиона. Я верю, что можно что-то сделать. Я не мечтатель, не деревенский поэт, я родился в льяносах, я своими руками зарабатываю на жизнь, умею выращивать быков и объезжать лошадей. Я знаю, что можно что-то сделать.

Кармен-Росу очень беспокоили настроения Себастьяна, но она не возражала, а только слушала, взволнованная и немного печальная. Как мог бороться Себастьян один, без оружия, в этом безлюдном малярийном краю, против безжалостной, всемогущей, всеподавляющей государственной машины? С таким же успехом могла бы попытаться травинка задержать движение трактора или желтая бабочка льяносов преградить путь ветру своими слабыми крыльями. Но было бы бесполезно приводить эти доводы Себастьяну. Кармен-Роса уже изучила его и знала, что, когда он принимает решение, глаза его становятся упрямыми и никто и ничто не заставит его свернуть с дороги, которую он избрал.

Однажды в понедельник он направил коня не в Парапару, а в Эль-Сомбреро. «Нужно купить пару коров», — сказал он. Но когда он снова приехал в Ортис, то о коровах и не вспомнил. По блеску его глаз Кармен-Роса догадалась, что случилось что-то необычное. Под вечер, сидя в тени котопери, Себастьян сказал ей:

— Решено напасть на Ла-Чину и освободить студентов. В заговоре участвуют несколько солдат и капралов из тюремного гарнизона. Тридцать вооруженных человек в Эль-Сомбреро готовы поддержать их. Мой кум Фелисиано среди этих людей. Когда я заговорил с ним о моем решении что-то сделать и рассказал то, что столько раз говорил тебе, он мне все открыл.

— А что будет после того, как они захватят тюрьму и освободят студентов? Ведь правительство пошлет против них войска…

— Все предусмотрено, — запальчиво прервал ее Себастьян. — Когда тюрьма будет взята, студенты, люди из Эль-Сомбреро, солдаты горнизона и заключенные, желающие присоединиться к ним, организуют отряд и примкнут к Аревало Седеньо, который идет с повстанцами по льяносам.

— А как они найдут Аревало?

— Поищут, любовь моя, поищут. А если не найдут, двинутся на Апуре и переправятся в Колумбию с целыми и невредимыми студентами.

— И кум Фелисиано замешан в этом деле?

— И кум Фелисиано и я. Надо что-то делать, Кармен-Роса.

С первых же его слов, с самого утра, когда она заметила странный блеск в глазах Себастьяна, она догадалась, о чем он ей скажет. Ее опасения оправдались: он связался с заговорщиками. Нападение на лагерь должно было произойти недели через четыре. К тому времени Себастьян отправится в Эль-Сомбреро и присоединится к тем тридцати, о которых говорил кум Фелисиано.

Они изложили часть плана сеньору Картайе и сеньорите Беренисе — им можно было довериться. Однако Себастьян опустил все, что касалось освобождения студентов, и сказал лишь, что отряд Аревало движется по льяносам, а он решил разыскать его и присоединиться к партизанам. С некоторых пор Себастьян, Кармен-Роса, сеньорита Беренисе и сеньор Картайя, не сговариваясь, составили маленький революционный комитет, который с надеждой и восторгом обсуждал противоречивые вести, доходившие до Ортиса через бурые саванны и мутные реки: «Генерал Габальдон восстал в Санто-Кристо», «Норберто Боргес в долине Туя откликнулся на его призыв», «Венесуэльские изгнанники взяли Кюрасао и устремились на Коро», «Ожидается крупная морская экспедиция из Европы». В свое время сеньор Картайя поддерживал переписку симпатическими чернилами с мужественным революционером доктором Варгасом, уроженцем Ортиса, когда тот находился в изгнании.