Мертвые дома - [23]

Сеньорита Беренисе, несмотря на свое сочувствие мужеству и стойкости каракасских студентов, несмотря на негодование и скорбь, которые охватили ее при известии, что юноши арестованы и закованы в кандалы, категорически выступала против вооруженного восстания и никак не соглашалась с проектом Себастьяна.

— Гражданская война, — стонала она, охваченная почти суеверным ужасом, — вот причина всех наших бед. Из-за гражданских войн Ортис лежит в развалинах, люди бегут и вымирают. Говорят: была малярия, был голод, земледелие и скотоводство пришли в упадок. Но кто принес голод? Кто принес малярию? Кто уничтожил пашни и погубил скот?

И сама себе отвечала:

— Гражданская война. Комары здесь были всегда, они кусали нас, но никого не заражали малярией. Потом из льяносов пришли бледные хилые солдаты и остановились в Ортисе. Здесь стояли и те, кто преследовал революционеров, и те, кто шли под знаменем революции из восточных районов. Их кровь отравила наших комаров, они занесли к нам лихорадку и смерть.

Сеньориту Беренисе невозможно было остановить.

— Гражданские войны погубили нашу молодежь, растоптали и вырвали наш маис и фасоль, истребили наших коров и быков и оставили нам малярию, чтобы она прикончила тех, кто еще жив.

Сеньор Картайя обычно терпеливо выслушивал ее до конца и затем становился на защиту восстания.

— Беренисе (он был единственным человеком в городе, который называл ее просто Беренисе), Беренисе, вообще я не сторонник гражданской войны, но в настоящий момент перед Венесуэлой нет другого выхода. Надо взяться за оружие! Студенты, выступившие против засилья военных, оказались в тюрьме. Честные люди, которые осмеливались писать, протестовать, думать, тоже в тюрьме, в изгнании или на кладбище. Нас пытают, грабят, убивают, выжимают из страны последние капли крови. Это хуже, чем гражданская война. Вернее, это тоже гражданская война, но такая, в которой бьет только один, а другие — то есть мы, венесуэльцы, — получают удары.

Но сеньорита Беренисе так легко не сдавалась. Она снова и снова говорила о бедствиях, которые причиняют гражданские войны, о бесплодности многочисленных жертв.

— А эта война унесет жениха Кармен-Росы, — заключила она скорбно.

— Меня никто не уносит, сеньорита Беренисе. Я иду сам, — сказал Себастьян.

Когда заседание комитета в доме Вильенов окончилось, Себастьян проводил сеньориту Беренисе до дверей школы. Уже у порога учительница спросила:

— Так вы решили во что бы то ни стало уйти к Аревало?

— Да, — ответил Себастьян твердо.

Сеньорита Беренисе скрылась ненадолго и вернулась с тяжелым, тщательно упакованным предметом. Когда Себастьян развернул его при свете карбидной лампы в доме сеньора Картайи, он увидел револьвер. Это был устаревший «Смит и Вессон» с перламутровой рукояткой и длинным стволом, заряженный шестью огромными почерневшими пулями.

Черт побери, откуда у сеньориты Беренисе, белой и спокойной, как знамя мира, это устрашающее, внушительное и анахроническое оружие?

23

Что касается Кармен-Росы, то она молча смирилась с решением Себастьяна. Если Себастьян уйдет навстречу неизвестности, туда, откуда не все возвращаются, пусть по крайней мере он не сомневается в том, что она его поддерживает.

К тому же произошел случай, заставивший ее призадуматься. Каждый, кто ехал по большой дороге через льяносы, неизбежно попадал в разрушенный Ортис. Дорога пересекала старинную главную улицу, и взору проезжих открывались руины города с жителями, покрытыми язвами. Те, кто проезжал через Ортис впервые, смотрели на развалины с удивлением, иногда со страхом и были не в силах отделаться от ощущения, что их окружает причудливый, нереальный мир.

По направлению к Эль-Сомбреро в наемных автомашинах и на грузовиках часто проезжали женщины из Валенсии, Каракаса и других дальних мест. Между Ортисом и Эль-Сомбреро простиралась саванна, которую сеньорита Беренисе по-библейски называла юдолью слез. Потому что женщины — матери, сестры, жены и возлюбленные узников — ехали в Эль-Сомбреро со светлыми слезами надежды на глазах, а возвращались, утирая мутные слезы беспросветного отчаяния.

Кармен-Роса видела их с порога школы сеньориты Беренисе. Большей частью это были женщины из народа, закутанные в грубые шали и вытирающие слезы жалкими ситцевыми платочками. Сколько жертв они принесли, сколько они голодали, сколько раз перед ними пренебрежительно захлопывались двери, прежде чем им удавалось накопить денег на это длинное путешествие! И все только ради того, чтобы повидаться с ним или спросить, жив ли он. Но они возвращались, не повидав его и не получив ответа на свои вопросы.

Они редко останавливались в пустом печальном городке. Но однажды на главной улице затормозил старый хилый фордик, управляемый голубоглазым блондином с острым профилем. В машине сидели две женщины, мать и дочь, такие же бледнолицые, как сеньорита Беренисе.

Окутанная дымом, машина появилась в Ортисе, хрипя, как больной пес, и ковыляя, как охромевший мул. Подпрыгнув, она с треском остановилась перед дверью школы, единственной дверью, открытой в этот полуденный час, в которой стояла Кармен-Роса, единственная, кого можно было увидеть среди пустынных развалин.