Мертвая вода - [4]

и стихов нелепая россыпь…

Нет?

Небо ископтил, карауля

блики календарного дня.

Выбери меня, пуля,

выбери меня!

Не тяни, родная, с ответом,

не промедли, ведь

чтобы стать хорошим поэтом —

нужно умереть.

2006

Сад

Сумерки, сад, оторопь душит,

рвем наугад яблоки, груши…

Сторож не зря влепит леща, и

всё фонаря глазом вращает,

нетороплив после сивухи;

Белый налив — в лоб ему! «Шухер!»

Через забор, — ну же, пошел же! —

доблестный вор медлить не должен.

Вынесли — эх, самую малость,

делим на всех то, что досталось;

завтра опять выйдем под вечер

сад обдирать, ветви калечить.

Дождик стекло сек, словно розгой,

Мишка оглох — опухоль мозга.

И через ров прыгнув неловко,

черную кровь выблевал Вовка.

Мартовский лед… Стас, куролеся,

думал — пройдет; всплыл через месяц…

Время рекой слижет все беды,

вечный покой вам, непоседы.

Если когда буду в краю том, —

через года жахнет уютом,

духом блинов, жареной рыбы…

В этом кино сняться могли бы

те, кто — уже… Те, кого с нами…

Бреши в душе полнятся снами.

Яблок да груш нынче не надо,

в самую глушь старого сада

ринусь впотьмах, памятью движим;

вымучив страх, тени увижу.

Явь или бред — призраки эти? —

Скажут «Привет!» мертвые дети.

2007

Завещание

Если доживу до старости (шансы невелики, но они есть)

и превращусь в брюзжащего маразматика,

дышащего только прошлым,

то, конечно, буду всех доставать —

в первую очередь сотрудников литературных изданий;

начну рассылать веером свои пронафталиненные вирши,

ходить затем по редакциям, интересоваться, когда же меня напечатают,

заискивать перед теми, кто годится мне во внуки,

хвалить их стихи, которые мне непонятны и чужды,

дарить (пытаться дарить) им подарки в виде бутылки поддельного «Наполеона»,

рассказывать о своих реальных, но чаще — выдуманных победах,

хвастаться, что сам — Великий и Ужасный —

написал когда-то предисловие к моей книжке,

жаловаться на вероломных соперников,

сообщать (по секрету), что полученные мною премии —

это лишь малая часть из тех, что я мог бы получить, кабы не…

Литературные работники, для которых я всего лишь «один из»

(один из тех неудавшихся гениев, коими кишит наша словесность),

поглядывая на меня с усмешкой или раздражением,

но все-таки вежливо отвечая,

будут кивать и просить зайти через месяц,

но лучше не заходить, а позвонить,

и тогда-де они точно дадут мне ответ,

и он, разумеется, будет положительным, —

из уважения к моему таланту, возрасту, заслугам.

Но ни через месяц, ни через два я не услышу от них внятного ответа,

каковые привык получать в свое время;

мне будут предлагать перезвонить еще, и еще, и еще.

У меня пропадут:

и без того жалкий аппетит, подобие сна, мечты об эрекции.

И тогда, отчаявшись и смертельно обидевшись,

я начну названивать главным редакторам,

жаловаться, что со мной неуважительно разговаривают,

что меня посылают все дальше и дальше;

попла́чусь, что всеми забыт и затюкан,

а ведь приближаются юбилеи (75 лет со дня моего рождения,

55 лет творческой деятельности, 50 лет первой публикации,

45 лет выхода первой книжки, 40 лет получения первой премии и т. д.).

Я напомню, что в таком-то году похвалил в известном журнале

одного из этих главных редакторов,

второму помог впервые напечататься,

третьего вызволил из милицейского участка после того,

как он устроил дебош в ЦДЛ,

а четвертому оказал такую услугу,

о которой предпочтительнее умолчать.

И главные редактора, платя добром за добро,

пожурят своих подчиненных,

дав им указание напечатать меня в ближайших номерах;

сами они будут понимать (хотя бы интуитивно), что мои стихи —

это не стихи вовсе, а обычный старческий бред,

но чего не сделаешь ради дружбы и памяти?

Настоящим Завещанием я официально разрешаю редакторам отделов поэзии

гнать гнусного старика Игоря Панина в три шеи

и даже колотить его (умеренно),

не публиковать его идиотских стихов

и вообще не иметь с ним никаких дел.

А если эта скотина все-таки пожалуется главному редактору,

то можно предъявить в свое оправдание данный текст.

31 декабря 2010 г., остров Пхукет (Таиланд),

при нескольких свидетелях из числа обслуги

и двух местных проститутках, случайно забредших в отель.

Бестселлер

С. Сибирцеву

Междустрочье прочитано между делом,

изо рта не текло, хоть мозги буравило;

толковать бы взялся, чтоб рука не зудела,

только лень нарушать негласные правила.

Долго ли, коротко ли — все одно,

если повествованье идет по плану.

Без меня решили, кого — в говно,

кого — по этапу, кого — в Нирвану.

А по всей стране — то ли стон, то ли плач,

не берем отдельно, но общую массу.

Слышал звон — для порядка нужен палач.

Запишусь в палачи, как борец за расу.

Вот и первый казненный с помоста — шмяк,

недвижим, — и впрок не окстишь его.

Позвольте, с чего это я маньяк?

Нет! Наместник Всевышнего.

Всюду рыщут подвластные мне упыри,

выявляя, хватая, играясь в прятки…

Поговори, сука, поговори —

все зачтется в строгом порядке!

Ни орлиный клекот, ни волчий вой

не послужат верным ориентиром,

если вечность, искромсанная бензопилой,

трупным духом смердит по квартирам.

Но давно известно — на каждый роток

не налепишь клейкую ленту.

О если бы, если б я только мог

шепнуть об этом президенту!

Вот тогда б оценили мои труды,

платили б по твердому прейскуранту,

наградив орденом Тайной звезды —