Мерсье и Камье - [9]

Шрифт
Интервал

— Это что еще за новости? — сказал Мерсье.

— Мы сломали его вчера, — сказал Камье. — Идея была твоя.

Мерсье обхватил голову руками. Постепенно сцена проступила у него в памяти. Он выпрямился гордо, в полный рост.

— Пусть, — сказал он. — Сожаления напрасны.

— Будем носить плащ по очереди, — сказал Камье.

— Мы будем в поезде, — сказал Мерсье, — летящем к югу.

— Сквозь мокрые оконные стекла, — сказал Камье, — мы пытаемся сосчитать коров, далеко дрожащих под скудной защитой живых изгородей. Взлетают грачи, промокшие и забрызганные грязью. Но вокруг понемногу светлеет, и мы прибываем в бриллиантовое сияние восхитительного зимнего дня. Похоже на Монако.

— Не похоже, чтобы за последние сорок восемь часов я что-нибудь ел, — сказал Мерсье. — А тем не менее я не голоден.

— Нужно есть, — сказал Камье. И продолжил сравнением желудка с пузырем.

— Между прочим, — сказал Мерсье, — как твоя киста?

— Молчит, — сказал Камье, — но под поверхностью назревает беда.

— И что ты тогда будешь делать? — сказал Мерсье.

— Я бы, пожалуй, осилил слойку с кремом, — сказал Мерсье.

— Жди здесь, — сказал Камье.

— Нет, нет! — закричал Мерсье. — Не оставляй меня! Не будем покидать друг друга!

Камье вышел из-под арки и начал переходить улицу. Мерсье звал его назад, и последовали препирательства слишком глупые, чтобы их приводить, такие глупые они были.

— Другой бы обиделся, — сказал Камье. — Но я, учитывая обстоятельства, нет. Ибо я говорю себе: Это тяжелый час, и Мерсье… ну… Он подвинулся к Мерсье, который проворно отпрянул. Я только хотел обнять тебя, — сказал Камье. — Я сделаю это как-нибудь в другой раз, если у меня из головы не вылетит, когда ты не будешь таким заносчивым,

Он ступил под дождь и исчез. Оставшись в арке один, Мерсье стал шагать туда-сюда, погрузившись в горькие раздумья. В первый раз со вчерашнего утра они разделились. Внезапно подняв глаза, словно бы оторвав их от зрелища, которого уже невозможно было более выносить, он увидел двух детишек, маленького мальчика и маленькую девочку, которые замерли, уставившись на него. На них были одинаковые маленькие черные с капюшоном дождевички, у мальчика за спиной ранец. Они держались за руки.

— Папа! — сказали они в один голос или почти.

— Добрый вечер, детки, — сказал Мерсье. — Проваливайте-ка отсюда!

Но они нет, не сдавали позиции, только покачивали маленькими сомкнутыми ручонками вперед-назад, вперед-назад. Наконец, маленькая девочка высвободила свою и подвинулась к тому, кого они назвали «папа». Она протянула ему свои маленькие ладошки, словно просила поцелуя или хотя бы внимания к себе. Маленький мальчик последовал ее примеру с видимой опаской. Мерсье поднял ногу и топнул о панель. Прочь! — закричал он. Он напустился на них, дико жестикулируя, с искаженным лицом. Дети отступили на тротуар и там снова замерли. Убирайтесь на хер! — завопил Мерсье. Он в бешенстве метнулся к ним, и они кинулись наутек. Но вскоре остановились и оглянулись. То, что они увидели, должно быть произвело на них сильное впечатление, ибо они снова сорвались с места и скрылись в первом же проулке. Что до несчастного Мерсье, убедившегося, после нескольких минут злобного кипения и мучительной неизвестности, что опасность миновала, он, промокший насквозь, вернулся под арку и возобновил свои размышления если и не с того места, где они были прерваны, то по крайней мере с близкого к нему.

Размышления Мерсье отличались тем, что одни и те же зыби и волны прокатывались через них все и выбрасывали мысль, в какие бы плавания она ни пускалась, неизменно на одни и те же камни. Это были, пожалуй, не столько даже размышления, сколько темный поток печальных дум, где прошлое и будущее сливались в одну реку и смыкали воды поверх всегда отсутствующего настоящего. Ну ладно.

— Вот, — сказал Камье. — Надеюсь, ты не волновался.

Мерсье извлек пирожное из обертки и положил себе на ладонь. Он гнулся вперед и вниз, покуда нос его едва не коснулся пирожного, и глаза, понятно, не слишком отставали. Из этого положения он бросил в сторону Камье косой взгляд, исполненный недоверия.

— Кремовый рожок, — сказал Камье. — Лучшее, что я сумел найти.

Мерсье, все так же согнувшись пополам, шагнул вперед, к выходу из-под арки, где света было побольше, и исследовал пирожное снова.

— Он полон крема, — сказал Камье.

Мерсье медленно сжал кулак, и пирожное фонтаном брызнуло у него меж пальцев. Широко раскрытые глаза наполнились слезами. Камье подошел ближе, чтобы лучше видеть. Слезы набухли, перелились через край, стекли вниз по морщинистым щекам и потерялись в бороде. Лицо оставалось неподвижным. Глаза, все еще источавшие влагу и, без сомнения, незрячие, были, казалось, нацелены на какой-то предмет, шевелящийся на земле.

— Если ты его не хотел, — сказал Камье, — так отдал бы лучше собаке или ребенку.

— Я в слезах, — сказал Мерсье, — не лезь.

Когда поток иссяк, Камье сказал:

— Позволь предложить тебе наш носовой платок.

Бывают дни, — сказал Мерсье, — каждую минуту кто-нибудь рождается. Потом мир полон маленьких сраных Мерсье. Это ад. И нет ему конца!

— Хватит, — сказал Камье. — Ты похож на заглавную S. Лет девяноста.


Еще от автора Сэмюэль Беккет
В ожидании Годо

Пьеса написана по-французски между октябрем 1948 и январем 1949 года. Впервые поставлена в театре "Вавилон" в Париже 3 января 1953 года (сокращенная версия транслировалась по радио 17 февраля 1952 года). По словам самого Беккета, он начал писать «В ожидании Годо» для того, чтобы отвлечься от прозы, которая ему, по его мнению, тогда перестала удаваться.Примечание переводчика. Во время моей работы с французской труппой, которая представляла эту пьесу, выяснилось, что единственный вариант перевода, некогда опубликованный в журнале «Иностранная Литература», не подходил для подстрочного/синхронного перевода, так как в нем в значительной мере был утерян ритм оригинального текста.


Первая любовь

В сборник франкоязычной прозы нобелевского лауреата Сэмюэля Беккета (1906–1989) вошли произведения, созданные на протяжении тридцати с лишним лет. На пасмурном небосводе беккетовской прозы вспыхивают кометы парадоксов и горького юмора. Еще в тридцатые годы писатель, восхищавшийся Бетховеном, задался вопросом, возможно ли прорвать словесную ткань подобно «звуковой ткани Седьмой симфонии, разрываемой огромными паузами», так чтобы «на странице за страницей мы видели лишь ниточки звуков, протянутые в головокружительной вышине и соединяющие бездны молчания».


Стихи

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Счастливые дни

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Счастливые деньки

Пьеса ирландца Сэмюэла Беккета «Счастливые дни» написана в 1961 году и справедливо считается одним из знамен абсурдизма. В ее основе — монолог не слишком молодой женщины о бессмысленности человеческой жизни, а единственная, но очень серьезная особенность «мизансцены» заключается в том, что сначала героиня по имени Винни засыпана в песок по пояс, а потом — почти с головой.


Моллой

Вошедший в сокровищницу мировой литературы роман «Моллой» (1951) принадлежит перу одного из самых знаменитых литераторов XX века, ирландского писателя, пишущего по-французски лауреата Нобелевской премии. Раздавленный судьбой герой Сэмюэля Беккета не бунтует и никого не винит. Этот слабоумный калека с яростным нетерпением ждет смерти как спасения, как избавления от страданий, чтобы в небытии спрятаться от ужасов жизни. И когда отчаяние кажется безграничным, выясняется, что и сострадание не имеет границ.


Рекомендуем почитать
С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.


Жук, что ел жуков

Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.